В мертвой тишине тихонько звенело всеобщее напряжение. Царевна положила руку на плечо всегда следовавшего за ней неприметного, тихого человечка.
– Как многие из вас, я бежала из Парионы. Я добралась до Змеиных островов, и привела с собою посредника Рафроема, в коем лежит единственная наша надежда. Если кто сомневается во мне, он поручится за меня. Я прошу вас последовать за мной – не ради моей крови, но ради блага Авентурии.
Глава двадцать первая.
Лафеомовы тенета
Из окна своей комнаты в царских чертогах Изомира неделями подряд наблюдала за сменой времен года. Она видела, как распускаются на стеклах морозные цветы, а протаяв их дыханием, видела, как намерзает на подоконнике лед, как растут кромке янтарных утесов нижних уровней сосульки. Падал снег, и дыхание вышагивавших по стенам стражников повисало в воздухе клубами.
За снегом пришли ледяной ветр и дождь со снегом. Потом дожди потеплели, и завиднелась новая листва, и солнце обратило мокрые ветви в хрустальный узор. Стены цитадели сияли, словно изукрашенные мириадами крохотных желтых алмазов.
Изомире вспоминалось, как в день, когда царь убил Наманию, она мчалась по дворцовым палатам, будто преследуемая чернокрылым дра’аком, чтобы рухнуть на колени перед царицей и зарыться лицом в ее пышные юбки. Ужас увиденного выплескивался из нее потоком бессвязных слов, и девушка не замечала, как белеет лицо царицы, как стискивают подлокотники кресла ее сухощавые руки.
– Сколько можем мы терпеть, – спрашивала Изомира, – и молчать, и не сойти с ума?
– Если мы не обезумели уже, – прошептала царица, поглаживая ее волосы. – Ночами я лежу без сна, и слышу в тиши, как оно стонет и корчится от боли…
– Вы говорите о шаре? – пробормотала девушка. – Я видела его.
– Это заурома. Дух Авентурии, сломленный и униженный. Ибо разве я не приложила руку к его погибели?
– Но сударыня, как вы моги остановить это? Восстань вы против государевой воли, вы бы уже погибли.
– Лучше так, чтобы жить с этой виной.
А несколько дней спустя царица захворала. Она отказывалась от пищи; и как бы не убеждали ее камеристки, дворцовый лекарь и сама Изомира, не принимала не пропитания, ни зелья. Имми сидела при ней дни и ночи, наблюдая, как блекнет, выцветает лик царицы, и только сияют ломким блеском зеницы.
– Но могу же я чем-то помочь вам, – повторяла девушка в отчаянии.
– Ты помогла мне более, чем можешь вообразить, – отвечала Мабриана. – Через тебя я вновь коснулась Богини. Она снисходит ко мне в облике Смертной Старухи – но Старуха добра и мудра. Ласковы ее черные крыла. Лик ее сияет солнцем, и она зовет меня к себе.
– Это все потеря сына, – проблеяла из-за плеча Изомиры камеристка.
– Нет, – ответила девушка, стискивая в ладонях руки Мабрианы. – Это оттого, что ее муж убил их сына.
С этими словами она провалилась в сон.
На другой день царице полегчало. Она попросила перенести ее на кушетку у окна. И тогда, подобно огромному тощему стервятнику, явился царь. Пурпурная накидка развевалась за его плечами. Припав на одно колено, он коснулся иссохшей руки Мабрианы. Изомиры он будто не видел, а раз никто не отпускал ее, девушка поневоле осталась свидетельницей их нешумной беседы.
– Я знаю, почему ты хвораешь, – проговорил царь. – Ты заставила себя заболеть. В этом нет нужды.
– Нет. Меня терзает истина – что я не остановила тебя, покуда было время, что твой народ восстанет на тебя и погрязнет в раздорах.
– Нам не нужны те, кто не в силах разделить моей мечты! Они глупцы.
– Прежний Гарнелис не говорил бы с таким презрением о своих подданных. Он прислушался бы к ним.
– Прежний Гарнелис был слаб! Такому не выжить – и он сгорел в горниле истин. Но Гарнелис нынешний будет жить вечно!
– Вечно? – повторила Мабриана, откидываясь на подушки. Изомира не могла видеть ее лица. – Вслушайся в свои слова.
– Башня таит секрет моего бессмертия. Ты можешь разделить его, Мабриана. Отряхни с себя нелепую хворь. Стань рядом со мною, раздели мой обет в вечном строении Башни. И мы будем бессмертны вместе – муж и жена, царь и царица… бог и богиня.
Царица приподнялась, и теперь девушка могла различить выражение ее лица – полнейшее неверие, нет – омерзение.
– Хватит, Гарнелис! – Голос ее на краткий миг вернул себе царственную силу. – Тот, кого я звала мужем, давно сгинул. Оставь меня оплакивать его. С тобою же я не желаю жить вместе и дня, не говоря уж – вечности.
Несколько мгновений царь недвижно взирал на нее; потом он встал и вышел. Лицо его было сурово.
– Постель… – прошептала царица, едва не теряя сознания. – Помоги… в постель.
Никого, кроме Изомиры, она не желала подпускать к себе. Посреди глухой ночи она очнулась, и прошептала с улыбкой:
– Ты богиня, Изомира. Как сияет лик твой! Я счастлива, что ты пришла за мной. Счастлива…
Много часов Имми сидела, заснув, у ложа царицы, пока вокруг сновали лекарь, и царский бальзамировщик, и бесчисленные придворные. И последним – когда утихла суета, и вокруг погребального помоста с телом царицы замерцали свечи – явился царь.
Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:
– Пойдем.
С того дня царь держал ее в своих палатах.
Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.
Верный своему слову, царь не чинил ей зла.
У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе – да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое – но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала – он готов выбрать себе в Башне новую жертву.
Готов… и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.
А страшней всего было что потом – когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием – именно тогда ей легче всего было полюбить его.
– Я женюсь на тебе, Изомира, – шептал царь, целуя ее руку. – Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.
И через пару дней – две недели прошло после смерти Мабрианы – он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.
Ничто не изменилось – ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера – в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи – сражаясь с кошмарами.
Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.
Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики – юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.
Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю – во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.