Он любил Танфию больше жизни. Но простить ее он не мог. И странное дело – а он ей верил – она ведь ничего дурного не совершила. Всего лишь глянула на этого изнеженного труса-поэтишку. Но этого было достаточно.
Он знал, что потерял ее.
Так же сильно, как любил Сребренхольм, Руфрид возненавидел убежище. Его тянуло обратно в лес, и чтобы они были одни с Линденом и Элдаретом, ехали, сражались… и спасли в конце концов Изомиру, чтобы Линден мог быть счастлив.
– Руфрид, – проговорил Элдарет, – мне жаль… насчет тебя и Танфии.
– Забавно. Все заметили.
– Слепой бы увидел.
– Ну, между нами уже давно все не слава богам. И не было – разве что одну-две ночи.
– Но ты ее очень любишь.
– Хотел бы я перестать. Думал, она чувствует то же… а оказалось, я себе сам голову дурил.
– Пропади этот Сафаендер пропадом. – Голос Элдарета был суров. – Он мой лучший друг, но иногда мне хочется его убить. Он всегда так делает.
– Как?
– Влюбляется в заблудших и беспризорных. И влюбляет в себя. У него это само собой выходит.
Руфрида затопил гнев.
– Ублюдок! – сплюнул он.
И все же… конечно, он не хотел, чтобы Танфия страдала, но в нем зародилась извращенная надежда – вдруг она научится на этой ошибке?
– Танфия не заблудшая овечка, поверь, – ответил он, вздохнув. – Она умеет вертеть людьми, когда ей это выгодно.
Утро выдалось теплое. Элдарет, хорошо знавший окрестности, двинулся на юг от Нахиллеи, через низкие всхолмья. Всюду виднелись зеленые с лиловым камзолы царских солдат, пехотинцев и конников; над лагерями развевались знамена; куда ни глянь, шли учения.
– Не нравится мне это, – пробормотал Элдарет. – Смахивает на то, что они готовятся напасть на Нахиллею. В любой момент.
Обратно двинулись лесом, избегая торных троп и уклоняясь от любопытных взоров. В родной стихии Руфрид сумел даже позабыть о Танфии. За полдень разведчики забрались довольно далеко на северо-запад от города. Элдарет вывел юношу на вершину отдельно стоящего утеса.
Отсюда открывался вид на многие мили; вокруг расстилались леса и реки Параниоса. Вдалеке, у самого окоема, блестела на солнце серебряная нить, прорезая с запада на восток вытянутый луг. По ней цепочкой двигались повозки.
– Что это? – Руфрид прикрыл ладонью глаза от солнца.
Элдарет издал тихий стон.
– Это, друг мой, рельсовый путь, проложенный Гарнелисом, чтобы скорей доставлять рекрутов к цели. Как овец на ярмарку. Рельсы заканчиваются, полагаю, в Нафенете.
– Это где рудники и каменоломни.
– Да. Похоже, после зимы они опять взялись за свое.
– Может, Изомиру забрали туда, – вслух подумал Руфрид. – Бедняга Линден. Неизвестность тяжело на него действует.
Элдарет повернул коня и двинулся вниз.
– Пойдем. Может, к западу отсюда найдется что поинтереснее.
Они выехали на гребень холма, разделявшийся, образуя лесистую долину. Сквозь ветви сочились столбы дыма; вдоль тропы виднелись свежие кучи навоза.
– Надо выяснить, – сказал Элдарет, – солдаты это или простой люд. Разделившись, мы покроем большую площадь. Ты бери правый гребень, я пойду вдоль левого. Встретимся здесь через двадцать минут… – Он указал через плечо, – …В той лощине; не так заметно, если одному из нас придется ждать второго.
– Ладно.
Руфрид двинул Ястребка по извилистой, тенистой тропе. Конь еще не утомился, и шел с охотой, гордо подняв голову и раздувая ноздри. В одиночестве юноша чувствовал себя возбужденно, тревожно – и весело. Тропу занесло темной палой листвой, но солнце светило сквозь ветви, и щебетали в вышине птицы.
На протяжении минут десяти Руфрид углублялся в лес все дальше, обходя предательски торчащие из земли корни. Сквозь лес он видел домики в долине, и, присмотревшись, пришел к выводу, что это всего лишь деревушка. По другую сторону гребня никаких признаков жилья заметно не было.
В конце концов Руфрид понял, что если сейчас не справит нужду, то лопнет. В конце концов, долгое ли дело? Отведя Ястребка с тропы, он спрыгнул с коня и отошел за дерево, чтобы облегчиться.
Нападавшего он не увидел; и не услышал. Все было совершенно спокойно – до того мига, когда Руфрид услыхал тревожное ржание Ястребка; потом на голову юношу обрушился тяжелый удар, погрузив его в забытье.
Хотя Элдарет упомянул, что они с Руфридом могут отсутствовать пару дней, Танфия начала беспокоиться уже к закату.
– Лин? – тихонько спросила она, когда они готовили ужин. – Думаешь, с Руфридом все в порядке?
Он мрачно покосился на нее.
– А тебе не все ли равно?
– Не дури! Конечно, мне не все равно. Я думала, ты… ну, почувствуешь что-нибудь.
Юноша с излишним усердием принялся крошить овощи.
– С чего бы? Я не провидец.
– Но тебе всякое мерещится…
– Я не могу открыть видение, как бочку! Что, если мне привидится, будто с Руфе все в порядке, а это не так? Или что он в опасности, а я не смогу ему помочь? Лучше уж не знать! Я не подзорная труба, Тан.
– Прости, Лин. – Она коснулась его плеча. – Но если что почувствуешь, ты мне скажи, ладно?
– Конечно. Я не хотел на тебя кидаться, просто эта тварь у меня в голове… не знаю, что она такое, и не хочу знать.
– Однажды оно спасло нам жизнь. – Танфия порывисто стиснула его руку. – ты все еще не знаешь, откуда оно взялось?
Линден оглянулся в поисках любопытных ушей.
– Один раз я говорил об этом с Лийет. Она сказала, что я подхватил этроф.
– Что-что?
– Это вроде бесприютного духа, которого привлекают места свершившегося насилие… например, тропа, где гхелим убил господина Арана. Лийет говорит, что я от него никак не избавлюсь, потому что он пробудил во мне то, что было от рождения.
– Ох… – только и выдавила потрясенная Танфия, не зная, что еще сказать. – Может, этот дар к лучшему, Лин? Поможет нам найти Имми.
Юноша устало улыбнулся ей; девушка чмокнула его в щеку.
– Надеюсь, – согласился он. – Но мне больше хочется забыть о нем навсегда.
После ужина актеры расставили по всей комнате зажженные свечи, и взялись разыгрывать сцены из спектаклей – некоторые Танфия, к собственному удовольствию, узнала – перекидываясь строками, хохоча, когда кто-то сбивался. Потом негромко вступил певучий голос Сафаендера. Он читал собственное сочинение, сказание о победе царя Маарота при Серебряных равнинах. Танфия сидела на полу, опершись подбородком о колено. Закрыв глаза, она утонула в красноватом сиянии и прекрасном голосе поэта. Покуда звучали стихи, она чувствовала себя в раю.
Линден перепил немного и задремал; когда остальные разошлись по своим койкам, девушка отволокла товарища в его чулан, уложила на тюфяк и оставила отсыпаться. Когда она вернулась в комнату, там оставался один Сафаендер. Он бродил из угла в угол, задувая свечи по одной. Когда он обернулся к ней, – стройная мраморная статуя, расплескавшиеся по плечам черные кудри – Танфия едва смогла вздохнуть, пораженная его красотой.
– Где же они? – спросила она.
– Элдарет может о себе позаботиться. Руфрид, я полагаю, тоже, верно?
– Да, но…
– Тогда не тревожься. Этим ты делу не поможешь.
– Знаю. – Танфия съежилась. – Все равно боязно.
– Ты замерзла?
Он шагнул к ней, и заключил в объятия. Сквозь тонкую ткань девушка ощущался очертания его тела, его жар. Ей казалось, что после долгих лет пути она вернулась, наконец, домой.
– Пока они не вернутся, я не усну, – прошептала она.
– Я тоже. Так что мы можем не спать вместе.
Сердце девушки заколотилось; чресла ныли.
– Ты прочтешь мне еще одну поэму? Услышать «Песнь Маарота» из твоих уст – для меня это было исполнением мечты.
– Для тебя я стану писать поэмы, – ответил он, целуя ее шею. Разведя ворот ее рубахи, он приподнял кончиками пальцев ее грудь, коснулся губами соска, так нежно, что Танфия едва не истаяла от наслаждения. – Я стану сочинять их, пока мы любимся. Но они будут ужасны, имей в виду.
Она рассмеялась, ластясь к нему, сжимая объятья.
– Тогда люби меня молча.
– Это куда лучше любых стихов.