Гости и хозяева прошли в главную комнату ранчо, служившую столовой и гостиной одновременно.
Ретиану показалось, что не было десяти лет его отсутствия: те же четыре старых плетеных стула окружали стол, накрытый зеленоватой клеенкой, тот же почерневший дубовый шкаф стоял в углу, напротив пианино, верхняя доска которого была украшена синей стеклянной вазой с полевыми цветами.
С другой стороны, у стены, стояла кушетка, крытая пестрой индейской тканью; она опиралась углами своими на четыре бычьих черепа, рога которых были выкрашены зеленой краской, а на острия рогов посажены медные шарики.
Пол был застлан толстым камышовым ковром, стены чисто выбелены.
Несколько старых картин, стенные часы с гирями и миткалевые занавески на трех маленьких окнах с внутренними ставнями заканчивали эту обстановку, милее которой теперь не было для Ретиана ничего.
Когда взрослые уселись, Роберту не нашлось места, и он сел на кушетку, застенчиво щупая рукой индейскую материю.
— Рассказывай, Ретиан! — воскликнула Арета. — Почему не приехал вчера? Ты очень изменился, стал гораздо серьезнее. Кто же ты, мальчик? Где вы его нашли? Бедный, он почти раздет.
Как это всегда бывает после долгой разлуки, разговор наладился не сразу, но все-таки Ретиан объяснил причину задержки, знакомство с Линсеем и историю мальчика. Узнав о дуэли с Гопкинсом и о битве в степи, Арета встревожилась, а Вермонт стал необычайно серьезен.
— Этот человек будет тебе мстить и дальше, — сказала она.
— Негодяй Гопкинс сватался к Арете, — объяснил Вермонт. — Слушай, Ретиан, я очень серьезно смотрю на то, что произошло вчера. Человек, убитый тобой, — некто Нарайа, приятель Лакомого Уха. Пуртос один из самых опасных мошенников. Его сотоварищи, как правильно говорит Арета, будут стараться тебе отомстить. Мы еще поговорим об этом. Как вы перенесли дорогу, сеньор Линсей? — обратился Вермонт к Линсею, употребляя по привычке, образовавшейся от жизни с испанцами, «сеньор», вместо «мистер».
Линсей рассказал о своем всегдашнем стремлении в Южную Америку, о своей жизни и сказал, что одно — делать верхом небольшие прогулки и совершенно другое — скакать десятки километров на горячей степной лошади.
— У меня ноги и спина как деревянные, — прибавил Линсей.
— Теперь скажи, Ретиан, почему ты не явился еще вчера? — осведомилась Арета.
— Трудно возиться с тремя гостями, когда дело идет к ночи, — сказал Ретиан. — Мы ночевали не у Хименеса, а под открытым небом, разложив костер. У Хименеса тотчас заметили бы, что дело неладно: лошадь Нарайи, два бандитских ружья, лишнее седло, — а там бывает всякий народ. Могли нас подстрелить. Так что, в конце концов, решили не заезжать к Хименесу.
— Благоразумно поступили, — заметил Вермонт. — Верно, голодны, как собаки?
— Как сказать… Пожалуй.
— Все сейчас будет.
— Переправлялись через разлившуюся от дождя речку, — заявил Роберт. — На мне одежда мало намокла, а от мистера Линсея шел пар, когда ехали к вам.
— Ты очень устал, Ретиан? — спросила Арета.
— Нет. Я так стремился снова побывать здесь, что, если бы было нужно, проскакал бы еще пять тысяч километров.
Он посмотрел на нее с улыбкой, Арета улыбнулась и слегка покраснела.
— Хорошая она выросла у меня, — сказал Вермонт, добродушно хлопая девушку по плечу, — сердце у нее золотое, отважна, как гаучо, и… ну, если бы не она, то ты, Ретиан, не видел бы даже и того жалкого угощения, которое нам сейчас притащит старуха Флора.
— Однако, — сказал Линсей, — я должен переодеться. Если дорогой, для своего удовольствия, я красовался в костюме степного наездника, то теперь, среди вас, это смешно.
— Оставайтесь как есть, — сказала Арета. — Все вы устали. Сначала будем пить матэ, закусим. Отец приберег для вас знаменитую бутылку антильского рома. А затем вы, сеньор Линсей, можете отдохнуть. Ты, Роберт, поступаешь в мое распоряжение.
Арета повела гостей на внутренний дворик, где они умылись. Линсей заинтересовался глиняным очагом, дым которого, мешаясь с солнечными лучами, развевался над крышей. Пока он рассматривал грубо сложенный очаг с висящим над ним на железном крючке медным чайником, из прохода, ведущего в кораль, появилась Флора, высокая толстая женщина с широким лицом и черными глазами-щелками.
Седые волосы ее висели прядями вокруг головы, повязанной полоской красного сукна; одета она была в ситцевый балахон вроде длинной рубашки, подпоясанной синим передником.
За ней вбежал ручной нанду, жалобным криком требуя пищи. Флора прогнала его, как курицу. Недовольно оборачиваясь, строптиво колыхая длинной шеей, страус удалился, скрипя клювом от негодования.