Перенесенное нервное состояние не дало также спать долго и Линсею. В настоящий момент он сидел возле швейной машины Ареты и изливал девушке свою радость — быть в Южной Америке.
Девушке, рожденной среди пампасов, привыкшей к своей стране до скуки, был непонятен восторг старика.
— Как вам хотелось попасть сюда, так мне хочется побывать в Европе, — говорила Арета, оканчивая вшивать карманы.
— Что, Звезда?! Встал?! — крикнул Вермонт мальчику. — Ну-ка, разгадай ту загадку, которая у тебя перед носом.
— Здесь написано на языке, которого я не знаю. Что это за столб? — спросил мальчик.
— Никто не знает. Надпись испанская В свое время я немало помучился над этой надписью, — сказал Вермонт Ретиану, вставая и подходя вместе с ним к Роберту. — Здесь сказано, что у этого столба каждый год 23 октября в семь часов утра бывает голова из золота. Потом она исчезает.
— Вы шутите! — вскричал мальчик:
— Что ты, милый; я не считаю тебя дураком, как считал красноносый приятель капитана Баттарана.
— Да, такая надпись, — подвердил Ретиан.
— Кто же поставил столб?
— Неизвестно. Может быть, прежний владелец ранчо, лет сто назад убитый индейцами.
— Хм! Хм! — восклицал Роберт, развеселясь и бегая вокруг столба. — А вы вставали утром смотреть?
— Неужели я кажусь тебе дураком?
— Совсем нет! Но я смотрел бы! Когда двадцать третье?
— Завтра, — сказал Ретиан.
— Верно, завтра, — удивился Вермонт. Помолчав, он прибавил — Глупость!
— Ах, это очень интересно! Давайте подумаем, — сказал Роберт, тщательно осматривая столб.
— По-моему, — заявил Ретиан, — тот, кто поставил столб, раз в год чувствовал себя умницей в семь часов утра на одну минуту. Потом он снова глупел.
— О, вы смеетесь! — воскликнул Роберт. — Но мне запала в голову эта штука! А что, если под столбом зарыт клад? А надпись написали… так, между прочим?!
— Роберт! — крикнула мальчику, выходя из дома, Арета. — Иди-ка сюда примерять штаны и курточку.
Мальчик взглянул на девушку с признательностью и смущением, но не тронулся. Он стоял, опустив голову. Арета подошла к нему и взяла его за руку.
Вермонт подошел к Ретиану, спокойно вынул у него изо рта горящую сигарету, прикурил и вернул сигарету на место, — вставил в рот Дугби.
Bee рассмеялись.
Роберт, не упираясь больше, пошел за девушкой. Они прошли через жилое помещение и очутились на внутреннем дворе.
Роберт увидел глиняную корчагу, полную горячей воды. Рядом на скамейке лежали кусок мыла, полотенце и ножницы.
Перед скамейкой находился кожаный складной табурет, а на стене висела сшитая Аретой одежда.
— Звезда обросла волосами, нечесаными, немытыми, — говорила Арета, усаживая мальчика на табурет. — Ноги у Звезды мерзкие, как копыта. Наклони голову.
Роберт, присмирев, послушно повиновался своему парикмахеру.
Запустив гребенку в густые волосы мальчика, девушка пощелкала ножницами и начала отсекать спутанную волосяную шапку, клочья которой стыдливо падали к ее ногам.
Вскоре круглая, как шар, голова освободителя Баттарана была коротко острижена, — не так ровно, как сделал бы это подлинный парикмахер, но достаточно для того, чтобы теперь ее хорошо промыть.
— Вы знаете, — сказал Роберт, ежась от прикосновения ножниц к шее, — я все думаю, как добыть золотую голову. Тогда дела ваши могут поправиться.
— Что ты знаешь о наших делах?
— Я слышал, я ходил у столба и слышал, что говорил мистер Вермонт мистеру Дугби. Я не подслушивал, — просто слышал; и, знаете, если я отыщу голову, то отдам ее вам.
— Благодарю тебя, — ответила Арета, не зная, сердиться или смеяться на бесцеремонное великодушие мальчика. — Это не пустяки, мой милый. Перестань чистить нос ногтем. Ты совсем одичал, бродяжничая по пампасам.
— Да, было много приключений, — важно ответил Роберт. — Надо сказать правду: пережито было порядочно.
— Для твоего возраста ты действительно испытал много, — согласилась девушка, подрезая волосы за ухом мальчика и отступая, чтобы полюбоваться своей работой. — Как приедешь в Монтевидео, сразу же напиши своим родным, что ты жив и здоров, и признайся, почему убежал. Разве ты не думаешь, что твои мать и отец сходят с ума от беспокойства о тебе?
Роберт нахмурился, вытирая слезы, проступившие при мысли о доме.
— Я напишу, — уныло пробормотал он. — Я уже писал домой из Рио-Гранде, зашел на почту и написал. Я еще напишу.