Опять же, правда, вопрос: а кто вперёд дёрнет? Ведь русские, лярва урва, дёргать за ниточки тоже умеют... А уж канаты тянуть! Ого-го...
Великий князь Московский, заметив напряжённое чело литвинского посла, сразу понял его думы. И тут же незаметно тронул концом посоха самого ближнего к нему думного боярина и первого предводителя большого полка — Ивана Юрьевича Патрикеева. Иван Юрьевич ежегодно за свой счёт выставлял на брань до полутысячи своей конницы да по тысяче пеших ратников. У него, по сказкам княжьих тиунов[23], было прикопано на чёрный день восемьдесят пудов серебра в денежном чекане и шесть пудов золота в изделиях и посуде. Посему следили за ним днём и ночью три Отряда великокняжьих доводчиков. (Власть на Москве и сильна токмо, что оводчиками, тиунами да духовенством. Ну и пятью полками рейтар[24] иноземного строя — им кого бы ни резать, лишь бы резать; особая за то идёт плата).
Почуяв посох великого князя пониже своей спины, Иван Юрьевич Патрикеев, великий боярин, встал и громогласно объявил всему литвинскому посольству:
— Поелику великий государь Московский ныне находится в печали и трауре, то мой боярский двор берёт послов на своё содержание. — Великий боярин кашлянул, сел, снял высокую шапку из бобрового меха, стал вытирать пот со лба и шеи.
— Шкуры баранов — пусть возвертают на мою поварню, — тихо подсказал Иван Третий. — Забыл, етива короста?
Иван Юрьевич поднялся, не надевши шапки, и бешено прохрипел:
— Шкуры баранов, матерь вашу, сдавайте на государеву поварню. Под отчёт!
Вся Московская Русь помешалась на указе Ивана Третьего сдавать ему прямо на двор бараньи шкуры. Были и таковские, что хотели деньгами вместо бараньих шкур откупиться. Тогда у троих вотчинников, пожелавших заместо шкур сунуть деньги, великий государь земли-то родовые и отобрал. А самих их да с семьями сослал в нижние земли, к луговым черемисам. Там выжить, как песню спеть: спел — и шабаш! Больше не споёшь. Никогда.
После того сразу все дотошные люди за город Тулу стали ездить. В степь. Исключительно за бараньими шкурами. Во как! Великий князь повелел про шкуры, так чего противу него переть? Скажет свою кровь собирать и ему нести, ведь понесёшь. Не спрашивая — зачем!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Шесть дней стояли на Москве псковские купчины Проня Смолянов да Бусыга Колодин, выжидали, когда великий князь Московский Иван Третий позовёт их в свои хоромы. Уже и месяц май, по греческому именованию, кончился. Начался греческий месяц июнь. Сенокос скоро, а у греков — июнь... Хе-хе.
Отдали псковские купцы ближнему хоромному дьяку Тугаре два серебряных динария да двух коней. Отдали, чтобы ускорить время свидания с великим князем Иваном... Время, оно для купца дорого ценится, как красный товар.
А чтобы совсем уж время не потерять, Проня Смолянов по прямому намёку хоромного дьяка Тугары отправился к игумену монастыря Рождества Богородицы на реке Голутве, который недавно велел заложить великий князь Московский. Проня Смолянов отправился туда на телеге, будто простой посадский мужик.
Монастыря как такового ещё не имелось, но в подземных кельях, что навроде землянок, уже проживали монахи. Сам игумен жил в трёхоконном рубленом доме среди там и сям раскопанных ям.
Сейчас игумен, здоровый, пузатый мужик, стоял возле трёх десятков телег, что привезли ломаный камень на укладку фундамента монастырских стен. Игумен отчаянно лаялся с возчиками. Те в злобе кидали шапки наземь и божились больше камня не возить на Голутву.
— Твоё священство, — говорил строго и разумно старшина возчиков. — Ведь возим камень почти аж с-под Тулы. В такую даль! В иных местах, что поближе, такого камня нет! Ну, дай ты возчикам ещё по две деньги, дак мы потом с радостию почнём тот камень ломать!
Проня вздохнул, привязывая коня к приворотному дрыну игуменской избы. Денег на Москве отчаянно не хватало. Медную деньгу, и ту прятали, ждали — авось когда и почнётся торговля, да такая, что была до прихода татар. А серебро вон, вишь, рубили на четвертинки. Копейка пополам — это будет «ушко» или полкопейки. А если ещё и «ушко» пополам разрубить, то станет «полушка» али четвертинка. И стоила та четвертинка не абы как, а две курицы. Или же целый аршин льняного полотна. Всё стало отчаянно дорого, особливо деньги. Вот где великий разор княжеству. А у князя доход от таких вот ломщиков камня, а им сейчас монастырь не оплатит — и трындец. Князь без денег, монастырь без денег, камнеломы без денег и, значится, купцы без денег! От где беда.