Мырза Кызылбек вошёл, сбросил шубу соболью прямо на пол, три шага ступил навстречу московскому великому князю, ни поклона не отбил, ни шапку не снял. Только расшеперил рот в улыбке:
— По здорову ли будешь, великий князь?
— Я-то буду по здорову. — Иван Третий нарочно нарушил порядок приветствий и приветственных ответов. — А вот у меня в личных хоромах болящие попались, — и поманил мырзу к слюдяному окошку хоромины.
Кызылбек осторожно выглянул во внутренний двор. Из ворот царской конюшни, как бы сам собой, выкатился толстый пень. Два здоровых молодца в кафтанах княжьих кучеров поставили этот опилыш «на попа». Княжий конюший Шуйский выволок к пеньку хоромного, ближнего княжьего дьяка Тугару, что ведал казной Московского княжества и торговал мырзе Кызылбеку тайные денежные московские дела. Шуйский волок дьяка левой рукой, в правой руке его отсверкивала сабля древней хорезмской работы.
— А-а-а... — начал было мычать мырза Кызылбек.
Да тут Шуйский махнул саблей, махнул с хорошо выученной боевой оттяжкой. Голова хоромного дьяка отвалилась на сторону. Из конюшни выбежали конюхи. Дьяка подхватили за ноги, двое засыпали песком кровь берендея. А пенёк будто сам собой скрылся во тьме конюшни, ворота быстро схлопнулись.
— А как ты, мырза Кызылбек, чувствуешь своё здоровье? — ласково спросил Иван Третий Васильевич. — Размножаются ли твои стада? Хватает ли травы твоим баранам на всю летовку? Родила ли твоя четвёртая жена? Я ей на этот случай гостинец приготовил!
Мырза Кызылбек зачем-то уставился диким взором на княжий кинжал, воткнутый в стол. Великий князь осторожно выдернул кинжал из досок, сунул в ножны на поясе. Подвинул по столу в сторону татарского мырзы большой лист своего великокняжьего указа.
— Вот ей гостинец!
Под руку мырзе Кызылбеку тотчас подскочил казанский толмач. Хоть мырза говорил по-русски лучше любого московита, ответственность за документ нёс толмач.
Толмач прочитал:
— «Великий князь Московский...»
— Указ читай, на титло время не воруй! — велел толмачу Иван Третий.
— Указ. «Деревеньки по границе великого княжества Московского, да по границе великого княжества Казанского, именованием Тютюри и Собакино, населением обеих в двенадцать душ пахотных мужиков, я, великий князь Московский, в знак прекращения удельного спора двух государей, московского и казанского, передаю в Казанский удел, а сбор пашенный и подымный передаю под личное владение мырзы Кызылбека навечно». Подпись...
Чужой дядя, да ещё старинный данник, хоть и великий князь, запросто награждает землёй, людьми и деревнями знатного человека чужого государя! Третьего по чину в татарском княжестве! Это считалось не просто оскорблением мырзы Кызылбека. Это считалось оскорблением всему Казанскому ханству. За этой грамотой стоит не смех и водкопитие — война стоит за этой грамотой! Крепко задрала Москва Казанское ханство!
Что сейчас сделает мырза Кызылбек? Порвёт великокняжескую грамоту? Так у него есть кому доложить про сей поступок казанскому хану. А уж хан Казанский порвёт мырзе брюхо от горла до пупка. Свернуть мырзе эту подлую грамоту и увезти с собой, показать своему хану самому? Так мырза Кызылбек четверть часа назад возле конюшни видел, что бывает с предателями.
Великий князь Московский взял с пристальной тумбы колокольчик, звонко протренькал. Двери в палату разошлись, и на огромный стол челядинцы стали ставить огромные блюда, куда помещались целые бараны, кучи кур и гусей, графины и бочажки с водками, наливками, заморскими винами.
Татары, а их пришло шестеро, переглянулись, разом посмотрели на посеревшее лицо мырзы. Тот молчал. Сопровождающие его зашевелились, сели на лавку по одну сторону стола.
Великий князь ухватил за белую рубаху кухонного челядинца:
— Наготовили на целое войско, а народа нет. Там, в проходе в красный придел, сидят два псковских купца. Зови их шилом за княжий стол!