— А ежели бы... своровать китайское клеймо да на наш лён ставить? — взметнулся Бусыга Колодин. — Тогда можно продать?
— Можно, — покряхтев, ответил Афанасий Никитин. — Да только русскую купеческую честь в грязь воровства ронять пошто? Ложь в торговом деле, это тебе купчинка, не ложь во спасение по христианскому Требнику...
— А пошто тогда ходит поговорка «Не обманешь — не продашь»? — влез в разговор Проня Смолянов.
— А по то! Говорят так про тех купцов, что жидовские обычаи суют в русскую жизнь. Али про тех, кто от отца принял мелкую лавочку, да так в ней и помирает. Ежели уж торговать, так с половиной мира! — Тут Афанасий Никитин сильно и глухо кашлянул, грудь его вздыбилась. — А если крупно не торговать, так иди паси скотину — пользы больше... Только не воруй! — последние слова Афанасий так и выкрикнул, как сумел.
— Так какого ж рожна ты нам совет даёшь ехать через Китай? — вдруг озлился Проня Смолянов. — Сам учишь крупно торговать и сам же говоришь, что у китаёзов нам раззор!
Афанасий посмотрел на него смиренным глазом, прошептал:
— Через Китай оно будет безопаснее, да и я там как следует не побывал... А вы побываете, разведаете... Попа зови. Худо мне!
Священник сам услыхал призыв болящего и тут же предстал перед ним:
— Какое твоё имя есть?
— Крестили Афанасием... Прозванием — Никитин...
— ...раб Божий Афанасий, прозванием Никитин... Грешен ли ты, сын мой?
— Ох, грешен, батюшка!
Поп неожиданно приподнял полу рясы, вынул баклагу, опять хорошо хлебнул. Водка кончилась. Пустую баклагу поп смиренно поставил на стол.
Бусыга Колодин, открыв рот, смотрел на лядащего ещё миг назад священника. Теперь перед ним читал книгу вполне живой и здоровый человек. От подлого жидовского зелья так говорить не станешь. Значит, сила души в том попе ещё есть. Есть в нём православный стержень! Слава тебе, Господи, безгрешное дело творим!
— Грехи твои, сын мой, сойдут с тобой в могилу и токмо что на том свете откроются. Так что уходи с миром и покоем. Нет ли у тебя каких просьб и пожеланий?
— Есть, батюшка. Возьми вот с этих моих товарищей, купцов псковских, строгий обет... А если они его не выполнят, чтобы их...
— Не выполнят — разорвёт их адская сила! Говори, какой обет надобно держать перед тобой. А вы, отроки, станьте перед отходящим человеком на колени!
Бусыга Колодин наподдал Проне под бок, и оба они упали на колени перед лавкой, где лежал Афанасий.
— А вот пусть дают Божью клятву, что от моего имени передадут царю Московскому письменный извет на эмира Трабзонского да на эмира Тебризского, тот извет, что описал я в своей тетради. Да и на всех тех, кто помешал мне выполнить мой святой обет перед Богом насчёт Индии... Там, на последней странице, вывел я православный крест и своей же рукой приписал своё наставление Ивану Третьему, московскому князю, чтобы он русскую торговлю поднимал... — тут Афанасий заплакал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Заплакал Афанасий, хотя понимал, что плачется само. Плачется от обиды, что не закончил путь, не поимел денег, да ещё уходит на тот свет должником тверского князя. Тверской князь дал Никитину в займы десять гривен серебром, теперь проклянёт его... Не понимает и никогда не поймёт тот тверской князь, что сотворил Афанасий для торгового дела на Руси.
Вот перед ним стоят на коленях два человека. Псковские они, люди битые да мытые. Значит, святого слова никогда не нарушат. Значит, можно им вручить тетрадь, за которую он, почитай, жизнь отдал. За тридцать страниц — жизнь! Эх!
— Согласные вы, псковичи, дать слово обетованное купцу Афанасию Никитину перед отхождением его навечно в мир иной?
Бусыгу от неожиданности передёрнуло. Плечами вздрогнул. А Проня ничего, только прогундел:
— Согласны... Согласны, вот те крест святой поцелую! Бусыга и Проня поцеловали протянутый священником крест.
— Ну, давайте, отойдите туда, в уголок, а я исповедую отходящего...
Священник достал откуда-то стихарь, стираный-перестираный, накрылся стихарём, накрыл и лицо Афанасия Никитина и стал что-то скороговоркой спрашивать. Афанасий односложно отвечал. Сколько бы ни прислушивались к бормотанию псковские купцы — ничего не понять. Наконец священник откинул стихарь, протянул к губам Афанасия серебряный крест, Афанасий тот крест три раза облобызал.