Тая в душе надежду, что суждение боцмана будет опровергнуто, кок показал свою покупку другим членам команды.
Но все, кому пришлось увидеть ожерелье, будто сговорившись, придерживались мнения Годыны.
А старший помощник Кочетков, покачав головой, заметил:
— Уж лучше бы вы, Василий Потапыч, в подарок супруге зонтик какой купили или веер, что ли. Ну какая от ожерелья этого польза?
И Рогов впал в уныние. До боли жаль потраченных денег, а впереди, как ему уже казалось, предстоял неприятный разговор с Анечкой.
Ну в самом деле: почему он не купил хотя бы зонтик — большой, яркий, вычурной японской работы?
А «Восток», раскачиваясь на океанской зыби, полным ходом шел к берегам Родины....
6
Спустя час после того, как самолет приземлился на Сингапурском аэродроме, капитан Фостер сидел в кабинете шефа полиции Говарда.
Высушенный тропическим солнцем англичанин докладывал развалившемуся в кресле американцу:
— Сразу после получения вашей радиограммы, мы приступили к поискам. Установлено, что матрос Свенсон убит неподалеку от ночного бара «Три креста». Его владелец, ирландец О’Келли показал, что подозревает в преступлении одноглазого Джима.
— Кого? — перебил Фостер.
— Одноглазого Джима, сэр. Известный сутенер и грабитель. Однако, по нашим сведениям, в «делах» прежде замешан не был.
— Вы задержали его?
— Конечно, сэр. Это удалось сделать без труда. Кривой Джим был арестован вчера ночью в кабаре Мартиника. Он...
— Пытался сопротивляться?
— Нет, сэр. Он категорически отрицает участие в убийстве.
— Тогда почему О’Келли его подозревает? — наливая в стакан воду из сифона, спросил американец.
— Ирландец говорит, что одноглазый и его друг Чарли Тайгер были в баре, когда туда зашел Свенсон.
— Дальше?
— И что они вышли вслед за ним.
— Ясно, — со стуком поставил стакан Фостер. — Где я могу увидеться с этим... кривым?
— Он здесь, сэр, — с готовностью отозвался глава сингапурской полиции. — Мы знали, что он заинтересует вас...
— Прикажите привести, — перебил капитан.
Говард кивнул и снял телефонную трубку:
— Одноглазого Джима — ко мне.
Вскоре за дверью раздался топот ног. Двое дюжих полицейских ввели в кабинет арестованного.
Кривой Джим держался спокойно, со своеобразным достоинством и с присущей ему наглостью.
В просторном кабинете, окна которого были завешаны бамбуковыми жалюзи, царил полумрак.
Но это не помешало Джиму сразу разглядеть сидевшего в кресле Фостера.
Смекнув, что это, должно быть, важная птица, если сам начальник полиции стоит перед ним навытяжку, Кривой Джим остановился перед американцем.
Фостер жестом приказал конвоирам удалиться. Потом взглянул на Говарда:
— Я хотел бы...
— Ясно, сэр, — наклонил голову англичанин и вышел из кабинета.
Несколько минут они смотрели друг на друга — сутуловатый, в изодранной рубахе, со всклокоченными волосами преступник и самодовольный, гладко выбритый американец.
— Итак?
Одноглазый сделал вид, что не понял...
— Я спрашиваю, — повысил голос американец, — при каких обстоятельствах ты убил матроса?
— Что вы, сэр, — развел руками Джим.
Фостер поморщился:
— Не люблю комедий...
— Как бог свят, сэр, я тут ни при чем.
Вытянутое, с резкими чертами лицо американца приняло жестокое выражение:
— Слушай, ты, — приглушенным голосом произнес он, — мне некогда с тобой возиться. Если через пять минут не скажешь все — прикажу немедленно повесить.
По выражению лица, по тону голоса собеседника Кривой понял, что тот не шутит.
Было ясно, что дверца ловушки захлопнулась. В любом случае ему грозит смерть — признается или скроет правду.
Фостер словно угадал мысли стоявшего перед ним человека.
— А если признаешься...
— Да, сэр? — с надеждой в голосе спросил одноглазый.
— Отпущу на все четыре стороны, — сказал американец.
Такой оборот дела, несомненно, удивил Джима.
Что хочет от него этот странный человек?
Понятно, преступник не мог знать ход мыслей американца. Для Фостера было абсолютно необходимо найти след исчезнувшего ожерелья. И какой ценой — безразлично. В игре, которую он вел, одноглазый был слишком незначительной пешкой...
Пять минут прошли незаметно. Фостер взглянул на часы и потянулся к звонку.
— Одну минуту, сэр, — взмолился Джим. — Я все скажу, истинный бог, все...