Гвин побледнела. Губы ее потрескались, как у больного в лихорадке. Неведомая тревога заставляла ее снова и снова ворожить на огонь. Снова и снова шептать магические формулы и входить в транс, не такой глубокий, как окулус, но требующий всех ее сил.
Она взаимодействовала с нитями энергий вокруг себя. Взывала к ним, ища ответ на единственный вопрос, что не давал ей покоя. Но стихии были изменчивы и не желали подчиняться, уклонялись, будто нарочно. И чем больше Гвин силилась вникнуть в то, что скрыто под толщей минувшего десятилетия, тем расплывчатей становились ответы.
Она видела поля золотой ржи, что колыхалась на ветру. Волна за волной. Монотонно и размеренно. Поля сменялись морским простором, таким невыносимо синим, что резало глаза. Волны обнимали черный берег, омывая острые мокрые камни утеса белой пеной, кудрявой и пушистой, как шерсть ягненка. Но внезапно белые завитки окрашивали алые брызги. И тонкий женский силуэт срывался вниз. Раскинутые в ужасе руки. Длинные черные волосы. Едва уловимый образ, точно тень. Маленькая и растерянная, убегающая прочь от другой тени. Высокой, надломленной, пропитанной столь острой болью, что перехватывало дыхание. Эта тень нависала, заслоняя солнце непроглядной тьмой. Чернотой такой же всеобъемлющей, как зимнее январское небо. Небо, на котором исполинским цветком расцветало янтарное солнце, живое и неестественное. Светило поворачивало пухлый бок, выпускало восемь тонких ножек и становилось золотым пауком на черном поле. Паук щелкал хелицерами. Его брюшко вспыхивало и растекалось золотым простором, заполненным колосьями ржи. И видение повторялось. Снова и снова. Пропитанное тем же чувством опасности, что выгнало Гвин прочь из Высокого Очага посреди Йольской ночи. Точно Нордвуд пытался сказать ей что-то, что человеческий разум не в силах воспринять.
Адептка в очередной раз пыталась истолковать образы, что нашептывало ей оранжевое пламя, когда ощутила прикосновение к плечу. Сквозь марево затуманивших сознание чар она услышала низкий мужской голос:
– Гвин, у тебя кровь.
Женщина часто заморгала, возвращая себе нормальное зрение.
Напротив нее на корточках сидел Иврос Норлан. Колдун смотрел встревоженно и несколько сердито.
– У тебя кровь, – хмурясь, повторил он.
Мужчина помог вытереть тонкую алую струйку у нее под носом жесткой льняной тряпицей, а затем настойчиво уложил Гвинейн на неудобную лежанку, подсунув под голову женщины свернутый плащ.
Он сел подле нее. Погладил по волосам.
– Пора заканчивать твои магические бдения, – сурово сказал он, глядя на Гвин сверху вниз. – Это уже третий раз за утро.
– Мне просто нужно немного отдохнуть, – отмахнулась адептка, зажимая нос кусочком ткани.
– О боги! Женщина, хватит с тебя. – Иврос закатил глаза. – Я больше не могу видеть, как ты издеваешься над собой. Твои изыскания напрасны, какими бы важными они ни были. Прекращай и поехали отсюда, пока нас не нашли. Пока еще не поздно уехать.
– Не могу, – упрямо ответила Гвинейн. – Я устала повторять, что не могу.
– Тогда давай хотя бы переберемся в Терновый Бастион, – колдун сжал ее руку своей большой ладонью. Его кожа на ощупь оказалась сухой и горячей, а для ледяных пальцев Гвин – обжигающей. – Там будешь ворожить сколько вздумается. И мне будет спокойнее за тебя. А как надоест, соберемся и уедем подальше отсюда. Сдается мне, у твоего вопроса ответа попросту нет. Вот ничего и не выходит.
– Я никуда не поеду без Пуговки, – заявила адептка. – Она осталась одна, и ей страшно. Я нужна ей.
– Ты мне нужна, – тише добавил Иврос. – А думаешь ты о своей лошади и еще невесть о чем.
Ему нестерпимо захотелось разозлиться. Выйти из себя. Сделаться медведем и уйти прочь, в чащу леса. Так, как он поступал прежде, если что-то не клеилось или попросту раздражало его. Но отчего-то теперь вот так сбежать он не мог. Иврос глядел на эту упрямую женщину, что без сил лежала сейчас перед ним, и его сердце сжималось от тоски и счастья одновременно. И от невысказанной любви.
Гвин ушла от мужа. К нему. И звала она в час смятения именно его, пусть не словами. Нордвуд откликался на ее внутренний зов. И Нордвуд передал в ту Йольскую ночь, что ее нужно срочно выручать из беды. Конечно, Иврос бросился в Высокий Очаг, позабыв обо всем на свете. И успокоился, лишь когда унес драгоценную ношу достаточно далеко. Он был уверен, что теперь уж точно покинет эти земли. Но Гвин сказала, что уйти не может, пока не завершит начатое, а еще не желает бросать свою несчастную кобылу. Так они и застряли в Архейме – единственном месте, которого избегали люди Мейхартов, что рыскали повсюду.