«Эй, эй! Только не говори, что ты там умер!» - тревога сжала горло ледяными пальцами, и мне лишь удалось выдавить:
- Ты в порядке?
- Ну… Более или менее…
Преувеличенно спокойный, глухой голос. Я остановился так резко, что Кощей уткнулся лицом в подголовник моего сидения, да так и остался сидеть. В наступившей тишине я явственно услышал его дыхание – тяжёлое и какое-то будто бы булькающее.
- Покажись, - приказал я, уже зная, что сейчас увижу, но, как оказалось, всё же был к этому не готов, - Твою мать, Кощей, тебя же раз десять продырявили!
Плечо и грудь горе-героя были густо залиты кровью, а сам он, чудовищно бледный, с трудом удерживал себя в сидячем положении, ещё и умудрялся отшучиваться:
- Не десять, а всего четыре. Так что всё в порядке.
- Почему ты молчал, придурок?! Тебе нужна медицинская помощь!
Злость резко куда-то ушла, сменяясь гнетущим чувством беспомощности. Мы хрен знает где, в моей машине раненный человек, а я представления не имею, чем ему помочь!
- Нет уж… - было заметно, что Кощею сложно говорить, - Лучше сдохнуть на воле, чем с паяльником в заднице. Думаешь, меня пощадили бы за помощь тебе?
- Зачем ты… – и вдруг картина событий, предшествующих сегодняшнему дню, окончательно сложилась в мое голове, - Выходит, ты понимал, что идёшь на верную гибель, решив меня предупредить?
- Мы же с детства вместе, - раненный слабо улыбнулся, - Помнишь? Хоть ты однажды и поступил как подлый свин, и я когда-то дохрена бесился по этому поводу, но… когда это было-то? Давно пора забыть. Ведь ты мой друг… Панда.
Я не понимаю. Напрочь. Даже не пытаюсь, иначе картина моего сверхрационального и продуманного до мелочей мира рухнет к ебеням под напором ледокола кощеевской нелогичности. Но в этом весь Кощей – он такой, его невозможно понять, его нужно принимать таким, какой он есть. Любить или ненавидеть, уважать или презирать, но даже не пытаться объяснить его действий с точки зрения обычного человека. Возможно, Кощей пришелец из других миров, где все люди такие – бесхитростные и добрые. И насколько же он наверняка одинок на том дне, откуда он так и не выбрался, где безнадёжно заблудилась его необыкновенная душа… не менее одинок, чем я на своём пьедестале.
Разорвав униформу охранника, что была на Кощее, я чуть не вскрикнул: действительно четыре раны от пуль, две навылет, повыше ключицы, и две ушли куда-то под рёбра. Чем я могу помочь?! Разве что соорудить повязку, чтобы попытаться остановить кровь… Мой пиджак, стоивший дороже кожаной обивки салона, теперь уже буро-грязной, превратился в лоскуты, которые тут же намокали, стоило прижать их к груди Кощея. Я откровенно паниковал, а мой друг пристально рассматривал что-то в окне и слабо улыбался:
- Гляди-ка, яхта.
Я поднял голову. Нет, только в бреду эту ржавую уродину – грузовую баржу можно было назвать яхтой. Однако, выходит, мы доехали до порта? Это не меньше трёх сотен километров. Но если моё чутьё привело нас именно сюда, значит, нам сюда и надо. Я вышел из машины, силясь унять дрожь в коленях. Перед глазами стояла давно забытая картина, которая так ярко представлялась мне в детстве – пылающие янтарём паруса, и волны, волны от горизонта до горизонта. Наверное…
Наверное, теперь единственное, что я могу сделать для Кощея, это встретить с ним солнце, чтобы хоть одна его мечта исполнилась. Нет. Всё-таки, наша мечта.
Если мой друг протянет до рассвета.
6
Грузовые суда не берут пассажиров, да и слишком подозрительно мы смотрелись – оба в крови, а один вообще полуживой. Оставалось только незаметно проникнуть на борт вместе с грузом. Я втащил Кощея в один из контейнеров, душно пахнущий апельсинами, мы спрятались среди ящиков и стали ждать. Вскоре контейнер взмыл в воздух и через минуту я уже ощущал покачивание. Мы были на борту. Удалось. Теперь только и остаётся, что подождать несколько часов, а потом выбраться на палубу и встретить солнце.
«Только не умирай, ладно?» - хотелось умолять мне, но абсурдность этой просьбы давила тяжёлым камнем. Что ж я творю?! Нужно было волочь Кощея не сюда, а в ближайший медпункт, ему бы обязательно оказали помощь: врачи и не таких бедолаг достают с того света, только плати пощедрее. И плевать на погоню – всё решаемо, пока человек жив. Плевать даже на то, что и сам я при таком раскладе гарантировано подставился бы под гнев конкурентов.
- Знаешь… - подал голос Кощей, - я как-то жил всегда… бестолково. О чём мне жалеть? Что не протяну до восьмидесяти лет и не склею ласты в кругу правнуков? А так… так ты будешь помнить обо мне. Ты – будешь, а больше некому. Других друзей я не нажил. Да всё путём, Панда! Я сейчас немного отдохну, и тогда ты мне расскажешь все новости за последние десять лет, лады? Только не отдавай меня в больничку. Не хочу. Хочу, чтоб… на воле…
Я нащупал в темноте его руку и вцепился в неё, тихо сходя с ума от горечи осознания: тогда, десять лет назад, я принёс в жертву этого удивительного человека ради обыкновенной тёлки, которая совершенно не стоила моего внимания! Которая не хотела, не умела, не могла оценить масштабов этой жертвы. Палил наугад и промахнулся… А теперь поздно извиняться, поздно, цинично и… зачем?.. Ведь Кощей простил меня. От всей души, полностью. Я почувствовал это, когда его пальцы сомкнулись в слабом рукопожатии. Несмотря на моё предательство, через годы и километры тупой боли гноящихся душевных ран, я по-прежнему был его другом, а он – моим.
А потом я заснул, вслушиваясь в дыхание Кощея – впервые заснул без помощи препаратов. Я устал, ужасно устал, такие дни как сегодняшний проверяют нас на прочность. Если не разнюнился, не сошёл с ума – считай, победил. Хотя, насчёт своего душевного здоровья я бы с уверенностью ничего не утверждал: бессовестно заснуть рядом с умирающим другом может только конченный социопат. Но я ощущал себя так, будто вырвана давно сидящая где-то внутри заноза. Друг, которого я безжалостно подставил, простил меня. Просто он не такой как я. Он светел, потому и не смог держать зла… Когда я проснулся, часы растопырили стрелки, указывая на полпятого. Скоро рассвет. Я ещё слышал тяжёлое дыхание Кощея, его ладонь в моей руке была тёплой, но совершенно ватной.
- Пора.
Он не отозвался. Слишком ослаб. Я толкнул дверь контейнера, и в лицо ударил холодный морской ветер. Тьма вокруг, чуть сероватая с востока, скоро взорвётся буйством ярких красок... но не гордые паруса озарит восходящее солнце, а ржавую пакость, ничуть не похожую на корабли из детских грёз. Да и мы – совсем не те, кем мечтали стать. Даже я. Но откуда мне-ребёнку было знать, что живя по принципу «цель оправдывает средства», сам не замечаешь, что становишься машиной?.. День за днём, год за годом, выполняешь поставленные задачи на пределе возможного, и даже забываешь радоваться своим победам. Когда целеустремлённость – образ жизни, побеждать становится привычкой. А это очень плохая привычка. Из-за неё забываешь, что все мы смертны.
Я выволок Кощея на пустую палубу, думая, что четыре дыры в теле – это, наверное, больно. Потому тащить старался как можно аккуратнее, хотя бедолага никак не реагировал на транспортировку, даже когда на нашем пути оказались ступеньки. Если нас обнаружат… что ж, я позабочусь, чтобы никто не отказал моему другу в прихоти умереть на воле. А пока мы расположились прямо на плохо обструганных досках пола, лицом к востоку. Голову Кощея я положил себе на колени так, чтобы ему был хорошо виден горизонт, где проявляющаяся буквально на глазах полоска света уже разделяла небо и море.
- Мы встретим солнце… Как ты хотел… - силюсь скрыть предательскую дрожь в голосе, ощущая под веками соль. Изнутри разъедает тоска. Как же всё катастрофически напрасно! Слышит ли Кощей меня? Видит ли робко пробивающиеся сквозь тьму первые лучи солнца? В приоткрытых немигающих глазах – пустота, словно заглядываешь в пересохший колодец. А между тем, багряный шар выкатывается из-за моря, серебрит серо-молочную дымку, что курится над волнами. Вода вспыхивает яркими бликами, и от нас до самого горизонта стелется тропинка-мост, такая осязаемая, что кажется – выпрыгни за борт и беги по ней, беги… в иные миры, туда, откуда приходят сказки. Ещё миг – и лучи уже карабкаются по изъеденным коррозией конструкциям баржи, окрашивая их янтарным, оранжевым, алым…