– Батюшка! – покалеченная русалка спрятала лицо в ладонях, отгораживаясь еще и зелеными волосами. – Она меня… она…
Речь прервалась рыданиями.
Дрожь не желала униматься, трясло теперь еще и от страха. Это ж надо так влипнуть! Кто мог знать, что водяной в Хохлатке семейный, и русалки окажутся рожденными, а не утопленницами. Раньше она видела лишь тех, кого утянули в воду или кто бросился сам, переродившись в водную деву без памяти о земной жизни. Сейчас же вокруг плавали совсем другие. Изучай себе на здоровье, только положение не располагало.
– А кто тебя просил лезть?
– Я… Она из леса вывалилась прямо в реку. Я смотрю – человек…
– И ты сразу топить полезла. Не разобравшись.
– Я думала…
Русалка плакала так горько, Ярину тут же заела совесть. Надо было правда утопнуть, хлопот было бы меньше. Осерчает водяной, превратит в рыбку или лягуху за то, что на дочку его напала. И будет она квакать свой недолгий век!
– Думать ты мала еще! Это дело нам с матерью оставь. Ты уж однажды надумала плыть к людям. Помнишь, чем обернулось? И вот, опять. Чуть лешачку не утопила.
Ярина погрязла в самобичевании и не сразу поняла, как ее назвали, и почему русалки воззрились на нее с потрясенным недоверием.
– Ну, здравствуй, матушка! – Водяной развернул ее к себе лицом, продолжая держать за шкирку, как котенка.
– Зд-д-дравст-т-твуй, бат-тюш-шка. – Челюсти лязгали так, что любой упырь бы позавидовал.
– Чего бедокурим? Чего девочек моих обижаем?
Ярина, сообразив, что ни топить, ни превращать в водоплавающее ее прямо сейчас не будут, обмякла, потирая лицо окоченевшими пальцами. Единственная пришедшая на ум отговорка: «они первые начали» была глупой и не срабатывала даже в детстве, а больше сказать было нечего.
Не всем по вкусу холодная водица, и водяной это понял, решительно погреб к берегу, придерживая ее над водой. Русалки потянулись следом.
Когда под ногами оказался вязкий песок, Ярина была чуть жива. Кашель напал с новой силой, клыками вгрызался в кости холод. До дома она не дойдет, мокрая одежда убьет вернее любого упыря.
– Веток натаскайте, костер разведите, – приказал дочерям хозяин реки. Он остался на мелководье, внимательно разглядывая «улов». Хотела бы Ярина ответить ему тем же, жаль, успокоиться не выходило. Ее все больше тянуло потерять сознание. Неожиданно порыв жгучего ветра коконом окутал тело, и спустя три удара сердца одежда была совершенно сухой и теплой. Водяной довольно хмыкнул в усы, поймав ее потрясенный взгляд.
– Сп-пасибо. – Она стиснула кулаки и призвала себя не трястись. Русалки, тем временем, уже развели костер и уселись вокруг него, выжимая липнувшие к телу драные сорочки. Им, в отличие от утопленниц, огонь был не страшен. Подсев к весело потрескивающему костерку, Ярина вытянула руки и блаженно зажмурилась. Хорошо! Тепло от кончиков пальцев расползалось по телу, только бы носом не начать клевать. Не проснешься.
– Я к тебе с претензией, хозяйка, – начал водяной добродушно. – Зачем завесу от людей сняла? Мы, было, обрадовались, думали, хоть порядок в лесу будет. Сами-то спокойно перезимовали, а встретил я одного моховика намедни. Тот таких ужасов порассказал – жуть взяла.
– А как ты понял, что я лешачка?
– Так же, как в воде тебя учуял. Кровь. Лес ведь с моей Хохлаткой неразрывно связан. Я сразу понял, что новый леший объявился. Сеть колдовская полыхнула, не захочешь – заметишь.
– Кровь?
– На руку свою глянь.
Ярина глянула и поразилась: царапины от схватки с русалкой на удивление уже взялись коркой, но по разрезанному для ритуала запястью змеилась алая струйка, хотя больно не было. Не мудрено, что она проворонила. Странно, ведь рана была неглубокой, пусть не вышло перевязать ее сразу, должна была перестать кровить.
– Батюшка водяной, упыри учуять могут! – Ярина чуть не вскочила, да ноги подломились.
– И ладно. Придут, мы их, как гостей дорогих встретим. Искупаем, девочки мои им подводные красоты покажут.
Русалки захихикали, не улыбалась только та, с которой они схлестнулись в воде: сидела, понурив голову, и жалобно шмыгала носом.
«Она ведь совсем молоденькая», – сообразила Ярина, вглядываясь в круглое, бледное до прозрачности лицо. Русалочка еще не вышла из детского возраста. Вовсе не бесцветные, а светло-серые глаза были до того печальны, что, несмотря на изначальную неприязнь, чувство вины принялось грызть пуще прежнего.
– Я сделаю мазь, – наклонившись, прошептала Ярина, – намажешь, и царапины вмиг заживут.
Прежде чем русалочка успела ответить, водяной нарочито закашлялся: