– Что там, дедушка? – вяло поинтересовалась она, раскладывая на столе свои находки.
– Ничего, девонька. – Домовой брезгливо стряхнул пыль и побежал за печку, чиститься. – Потом разберемся.
В другое время Ярина непременно сунула бы нос в подпол, но пришлось сосредоточиться на приготовлении снадобий.
– А готовых у твоей хозяйки не осталось? – Ивовая кора совсем рассохлась. Можно было бы сходить к реке, нащипать свежей, да откуда сила на это взять?
– Поглядим!
Торопий, уже чистый, как из бани, затопал в горницу, долго гремел там чем-то и наконец, пыхтя от натуги, выволок целый поднос с пузатыми пузырьками. Настойки и зелья поражали: были там искристо-золотые, туманно-серые, мутновато-бордовые, некоторые и вовсе поблескивали в солнечных лучах, но вот беда, никаких надписей. Ярина отколупала пробку с безобидного на вид пузырька – в нежно-сиреневой воде со дна поднимались пузырьки. В нос тут же ударил запах гнилого болота. Тошнота подкатила к горлу.
– Не пойдет это, дедушка. – Ярина со вздохом вернула зелье на место.
Что бы ни скрывали в себе снадобья, от них разило колдовством, аж зубы сводило.
– Не разбираешься? – расстроился домовой.
– Знаю, что сила в них, а определить не могу.
Сестрица бы справилась: силы Нежке было не занимать, куда там матушке, промышлявшей наговорами и знахарством. Даже отец гордился. А ведь он обычно колдунов недолюбливал, предпочитал добрую сталь.
Как же: настоящая чародейка в семье! Пусть и неученая. Самой Ярине достались какие-то крупицы дара. Сказать стыдно.
Два дня она провела на печи, укрытая всеми найденными в доме одеялами. Но все равно зуб на зуб не попадал – озноб ломал кости, ввинчивался в виски. Мазь из спорыша помогла – синяки сходили, а вот порошок ивовой коры действовал плохо. Открывала глаза Ярина только для того, чтобы в полудреме выползти на двор или съесть похлебку, приготовленную домовым.
– Ничего, – басил дедок. Он частенько забирался на печь и прикладывал к ране тряпицу, смоченную в крапивном настое. Где найти его умудрился, интересно?
– Ты девка молодая, здоровая. Выкарабкаешься. Это ж разве рана? Так, царапина. Вот жил я как-то у вояки одного в хоромах…
Под это бормотание она забывалась тяжелым сном и просыпалась, чтобы выпростать руку из-под душного вороха одеял и нашарить кружку с ягодным взваром, унимающим жажду.
Очередной переполох случился на третью ночь: низкий протяжный вой сплетался с истошными воплями, рождая такую мешанину звуков, что Ярину на печи подбросило.
– Дедушка?
Вой перерос в визг, словно сотню поросят резали одновременно. Она неуклюже сползла с печки и лишь теперь поняла, что комнату освещают не свечи или магический светильник. Из окон, раздирая ночную темень, льется ледяное белое сияние.
– Куды ты встала, егоза? Полезай обратно. Без тебя разобрались. – Домовой обнаружился у оконца. Ни режущий глаза свет, ни звуки, от которых дребезжали миски на полках, его не волновали. Задумчиво жуя пирожок, он наблюдал за чем-то, но Ярину к окну не подпустил. – Ложись, говорю!
– Что случилось? – Под грудой одеял стало жарко, пришлось отпихивать их ногами. Жар ушел, одна слабость осталась, завтра можно будет встать. Она не привыкла болеть. После побега Нежки работы по дому и огороду прибавилось, а матушкины снадобья быстро ставили на ноги.
– Ничего. Завтра расскажу. Спи.
Домовой забегал от окна к окну, постукивая коготками по стеклам, и те меркли, пропуская внутрь серебристые лунные отблески. Но свет Ярину не тревожил, отвернувшись к стенке, она провалилась в сон-воспоминание.
Ярина отложила щетку, отбросила выбившуюся из-под платка косу за спину, и поежилась. Было зябко. Зима выдалась метелистой, никак не желая уступать весне свой черед. То приспустит мороз, позволит вздохнуть свободно, то заново ударит. Прижаться бы к печке, но полы нужно было доскрести, а потом сесть за оставленное матерью задание по саргонскому языку. Еще бы успеть рубаху летнюю дошить, но с этим подождать можно. Матушка спуску не давала, уроки спрашивала строго. Посевная или покос – обучение она вела без перерывов. Когда отец был жив, то помогал, но его знания больше касались политики. Десять лет минуло после бегства в Заболотье, но учить их продолжали как боярских детей. Даже Рагдай, появившийся на свет уже в деревне, хоть и знал о прошлом лишь по рассказам, зубрил даденное.