Дэн много раз приглашал меня зайти под разными предлогами.
Я много раз отказывалась.
Делала всё возможное, чтобы не оставаться с ним наедине.
Достаточно констатировать факты такими как они есть, без романтичной обёртки, как вся атмосфера рушится и ответ становится очевидным.
— Хочешь зайти на чай?
— Хочешь, чтобы я пила чай, пока ты будешь меня трахать?
— Можно без чая.
— Ты предлагаешь пойти потрахаться?
— Ты предложила потрахаться — я только чай.
— Я уточнила.
— Так что зайдёшь?
— На чай или потрахаться?
— На чай.
— Я чай не хочу.
— А трахаться хочешь?
— Нет!
— Почему?
— А ты хочешь?
— Я да! Удивляюсь, как стояком тебя не проткнул, пока мы целовались!
— Так ты потрахаться предлагаешь?
— Да!!!
— Не пойду.
— Женская логика убивает.
Следующий текст я выпаливала, вдохнув побольше воздуха, на максимально возможной скорости.
— А вот нечего обвинять весь женский пол, что, якобы, мы намёков не понимаем! Видишь, как отвратительно звучат без намёков ваши предложения? Мало того, что вы сами сознательно стремитесь к обману, в полной мере понимая его заведомую бесполезность, сами настаиваете, чтоб вам в этом подыгрывали, а завуалированный отказ участвовать в вами же придуманном фарсе принимаете за чистую монету! Или же искренне оскорбляетесь нормальным человеческим решением на свободу волеизъявления! Кто ж после такого будет с вами честно разговаривать? Конечно всему разумному населению проще участвовать в проверенном спектакле по сценарию…
Зная, что конца мини-лекторию имени меня не существует, он был готов на что угодно лишь бы я заткнулась.
Получалось у меня виртуозно.
А между тем время перемежающее словесные баталии текло удивительно приятно.
Больше всего на свете мы любили кино. После того, как нас пару раз пытались выгнать из зала, как ни странно, не за страстные поцелуи на заднем ряду, а за несдержанные комментарии, которые, впрочем, иногда имели успех, началась великая эпоха. И имя ей авто-кинотеатр. Лучше места и придумать было нельзя. Во-первых — наконец-то можно было во весь голос обсуждать всё происходящее на экране. Во-вторых, в просторном салоне машины были только мы. И третье. Самое интересное! Можно было притащить любую еду. Хоть из шикарного ресторана. Хоть из фаст-фуда. Я даже придумала какое-то подобие переносных столиков!
— Лика, ты что жрать сюда приехала?
— У меня есть еда. И я определённо приехала сюда. По всему выходит, что так.
— А как же прикоснуться к высокому? К искусству кинематографа?
— Так у меня и глаза и уши свободны будут. Только рот занят.
— Дайка посмотреть! — он развернул моё лицо к себе. Пригляделся, слегка прищурился…
— Да нет. Пока свободен. — Его глаза смотрели с хулиганским интересом. — Сейчас исправлю.
Губы прильнули к моим. Он впивался в них, ласкал языком, покусывал, вжимался со всей силой и снова отпускал. Затем собрал мои волосы в хвост и легонько потянул вниз. Шея выгнулась ему навстречу. Губы и язык терзали меня пока руки сжимали талию. Ласки продолжались долго. Он изучал меня. Чуткими ушами ловил каждый стон. Его тяжёлое дыхание обжигало кожу. Он скользнул лицом в декольте. А рука поползла мне под кофту.
Я резко рванула от него.
— Ты что-то перепутал. Это мои сиськи! И я тебе их не предлагала.
Вид у него был как у человека, на которого опрокинули ведро холодной воды.
Он вдохнул полные легкие воздуха. И медленно сквозь зубы выдохнул.
— Ладно. Раз собственный секс мне сегодня не светит, постараюсь не пропустить хотя бы чужой. Надеюсь у них с этим всё будет в порядке.
Какой же тирадой о несправедливости жизни и угнетении его слабых беззащитных братьев он разразился, когда захватывающее начало эротической сцены в фильме было нагло прервано ворвавшимися бандитами!
Так продолжалось раз за разом. С каждым новым свиданием его прикосновения были грубее и настойчивее. А после очередного решительного отказа, он становился всё угрюмее. Последний раз было совсем плохо. Когда мы перебрались на заднее сиденье (из-за раздельных кресел, мешавших наслаждаться друг другом) и продолжили начатое, он взял в тиски мои запястья и впился зубами в шею, оставив значительный след. Перехватил мои руки одной ладонью, и рванул кофту на себя так что она треснула по шву. Отбиваться в тот вечер от него не пришлось. Он сам медленно отпустил меня. Пересел на место водителя и молча отвёз домой, так и не проронив ни слова.