Она слышала, как голос ее отдается по бане… по тьме той подземной тропы, где находились три женщины: она, Урд и Катла. Жена Сигфуса уже не лежала на соломенной, залитой кровью подстилке – она стояла, безвольно опустив руки и закрыв глаза. За одну ее руку держалась Снефрид, а к другой тянулась бледная рука Урд. Тянулась, но пока не могла коснуться, хотя их разделяло самое малое расстояние.
В другой руке Снефрид был ее жезл… она помнила, что брала жезл, но вдруг в руке оказался настоящий меч! Этим мечом она преградила путь норне Урд, но та все еще тянула руку, мягко и неумолимо качая головой.
Голос Снефрид загремел как гром, отдаваясь от тьмы со всех сторон множеством волн эха – «болтовни дверга», – будто сотни двергов сидели там, невидимые, наблюдая, чем кончится поединок норны и богини. В ней кипели гнев и решимость, а главное, удивительное ощущение собственной силы – она была вправе приказывать Деве Источника и способна исполнить угрозу.
Где-то наверху раздался крик ворона – гневный, угрожающий. Жезл вёльвы засиял в руке Снефрид, из бронзового сделавшись золотым; ее руку окутали золотые, мерцающие нити. От взмаха жезла фигура Урд побледнела, а потом втянулась в источник под ногами. Светлые струи взметнулись еще раз и улеглись.
Снефрид очнулась, стоя посреди бани, с жезлом вёльвы в руке. Чувствовала она себя странно, как никогда в жизни. Ей уже случалось вступать на воздушные тропы и даже выдерживать сражения, но еще никогда ей не казалось после этого тесно в собственном теле. Как будто нечто огромное силой втиснули в очень маленькую, неподходящую для него, хрупкую оболочку.
Раздался тихий звук, в котором Снефрид не сразу узнала детский плач. В ушах у нее шумело, все звуки доходили как через плотное одеяло. Она закрыла глаза, но увидела бушующее море пламени.
– Дай… мне ее… – ответил на этот плач слабый, хриплый голос.
Открыв глаза, Снефрид повернула голову. Катла, еще бледная, силилась привстать. Кровь унялась, и она хотела покормить наконец ребенка.
– Госпожа и в самом деле Фрейя… – пробормотала Сигга, бочком протиснувшись мимо Снефрид. – Она ведь уже совсем умерла… совсем уже похолодела… вот я думала, горе будет бедняге Сигфусу, да с шестью детьми останется один…
– Я не Фрейя, – прошептала Снефрид; говорить в полный голос у нее не было сил. – Но Фрейя была здесь…
Она огляделась. Дисы Хравнхильд больше не было рядом, но Снефрид ощущала на себе ее взгляд откуда-то издалека. В синих глазах был испуг и потрясение, как будто даже спе-диса не ожидала того, что увидела.
Что она увидела? Этого Снефрид не знала, но зато хорошо поняла в этот миг, почему одержимость Одином у берсерков сменяется ощущением полного бессилия. Пока Сигга передавала Катле ребенка и хлопотала, чтобы обмыть ее и переменить солому, Снефрид села прямо на пол возле лавки… и все исчезло.
Когда Снефрид открыла глаза, взор ее какое-то время блуждал в полутьме, останавливаясь на разных предметах и постепенно узнавая их. Овчины, плащи, одеяла… Мешки и мешочки с разными пожитками… Миски с ложками, чашки, кувшинчик… Эта женщина… Мьёлль… рабыня. В последнюю очередь она узнала себя. Она – Снефрид, дочь Асбранда Эриля и Виглинд, дочери Хравна. Она замужем за Ульваром и едет через Восточное море, чтобы поселиться вместе с ним. Сейчас она где-то на первой трети этого пути, на Дневном острове… А вовсе не… Не та прекрасная Невеста Ванов, которая рассказала ей часть преданий о себе, позволив увидеть часть ее жизни ее собственными глазами…