3. «Молчите, знаю: да, она надменна…»
Молчите, знаю: да, она надменна,
изменчива, капризна и тщеславна.
Скорей, чем чувство у нее проснется,
слезами горная скала зальется.
В душе ее змеиное гнездо:
в ней фибры нет, способной на любовь;
она, как статуя — мертва, бесстрастна,
но… Как она прекрасна!
Одиннадцать эскимосских легенд. О происхождении мира и жизни на Земле
(Вольный перевод с английской версии М. Чарльза Кона)
1. Стала твердь. Жизнь! Ворон-отец!
По преданью, вначале была лишь вода,
всюду, всюду вода.
А потом вдруг посыпались камни дождем,
камни дождем, говорится в преданье.
И где прежде была лишь вода,
стала твердь, стола суша, земля.
И один человек на земле первозданной.
Но парила вокруг беспросветная тьма,
всюду, всюду лишь тьма.
Чтоб опору иметь, человек приседал
и, за землю держась, открывал: постепенно,
что един он. Откуда пришел
он не знал; но одно сознавал:
он был жив, он дышал — это знал он наверно.
Жизнь! Он жил и дыханьем себя согревал,
только это он знал.
А кругом была тьма и он видеть не мог;
находил он на ощупь вокруг только глину.
По преданью, в то время земля
только мертвою глиной была.
Человек же во тьме жил и знал, что один он.
Он ощупал себя: нос, глаза, уши, рот —
он живой человек,
но один на земле. И вперед он пополз,
боязливо и медленно полз он по глине,
чтоб найти что-то там в темноте.
Вдруг… повисла рука в пустоте —
у обрыва застыл он, рукою не двинет.
И задумал он, тьмой густой поглощен,
и чего-то он ждал.
Словно чье-то дыханье задело лицо:
слух поймал легких крыльев порханье.
Воробей сел — к живому живой —
человеку легко на ладонь.
Стало два существа, говорится в преданье.
Но, как прежде, один, тосковал человек
по такому, как он.
Чтоб не быть одному, он из глины слепил
человека другого себе по желанью.
И, слепив, он вдохнул ему жизнь —
человек человеку дал жизнь.
Но второй человек, говорится в преданье
был другой человек; себя с первым сравнив,
это он осознал.
И зубами он в ярости заскрежетал,
стал топтать с диким воем он землю ногами,
вкруг себя все стараясь разбить.
И ужас первый пришел человек —
уничтожить свое сам решил он созданье.
И схватил он за волосы крепко его,
к пропасти поволок.
Размахнувшись, он бросил его в глубину —
на земле это было злых духов рожденьем.
Твердый он вдруг нащупал предмет;
в глину этот предмет посадил —
древо первое выросло там, по преданью.
Стало много деревьев, родились леса,
много, много лесов.
Человек же ползком подвигался вперед,
воробей лишь был спутник его неизменный.
Он порхал и его развлекал.
А в лесах открывал человек
меж кустов и травы много разных растений.
Изучил их по листьям, познал аромат
многих разных цветов.
Видеть он их не мог: тьма царила вокруг.
Но ползком он узнал: у земли есть граница,
А за нею повсюду вода.
Была островом эта земля,
И решил он в глубокую пропасть спуститься,
чтоб открыть в глубине мир иной.
И преданье гласит:
сплел он крылья себе из ветвей;
А когда попытался он крылья расправить,
оперились и крылья, и тело его —
он узнал, что умеет летать.
Он стал Вороном. Землю он может оставить.
Эту землю теперь Ворон небом назвал,
так преданье гласит.
Полетели они с воробьем в глубину;
видеть сам он не мог и темноте непроглядной,
но ведь острые были глаза у товарища, у воробья.
Так земля на дне пропасти вновь была найдена.
Ворон землю и здесь украшал: насадил он леса,
насадил и кусты, травы, мхи и цветы.
Землю скоро он сделал живой, плодородной.
А потом, так преданье гласит,
сам из глины создал он людей и животных,
чтоб не были люди голодны.
И питаться животными он разрешил,
чтобы жизнь сохранить.
Эту новую землю он миром назвал.
И тогда всей земли населенье созвал он:
«Я вам землю и жизнь подарил,
как отца вы должны меня чтить,
как отца меня помнить», так людям сказал он.
Но в те дни, так преданье гласит,
тьма царила вокруг.
Мог лишь слышать отца своего человек.
Знал он звук, осторожное знал он движенье;
и, касаясь руками земли,
он на ощупь свой мир познавал.
На земле было трудно жить первым твореньям.
2. Происхождение небесных светил
По преданью, жила в те дни женщина в хижине,
но совсем одна.
Что ни ночь — приходил к ней любимый, и жизнь ее
вдруг была полна.
Но царила тьма.
На вопрос ее робкий: «Как имя любимого?» —
Он не отвечал.
А хотелось узнать, почему он невидимый,
приходил — молчал,
молча, покидал.
Не дождавшись ответа, решила: не скажет он;
а покоя нет.
От коптилки пометила спящего сажею:
на вопрос ответ
даст ей лампы свет,
там, где все танцевать собираются вечером.
Кто он, кто такой?
Он ушел. Вслед она. Ищет, кто здесь помеченный?
Видит: с роковой
меткой — брат родной!
Горе ей и позор! Брат с постыдным желанием
шел делить с ней ночь.
Факел ярко зажгла и, насмешками ранена,
стыд свой превозмочь
убежала в ночь.
Быстро факел зажег свой и брат. По преданию,
побежал он вслед.
Звал, был остановить ее полон желания,
но она, как ветр,
не догнал он, нет!