– Отец Президент, – сразу откликнулся отец Гомес, – каждый день моей взрослой жизни я исполнял упредительную епитимью. Я изучал, я готовился…
Президент поднял руку. Упредительная епитимья и отпущение были доктринами, разработанными Судом Консистории, но широкой церкви не известными. Они предполагали наказание за еще не совершенный грех, напряженное и жаркое раскаяние с самобичеванием, чтобы накопить в некотором роде кредит добродетели. И когда этот кредит достигал размеров, соответствующих определенному греху, кающемуся заранее давалось отпущение, хотя совершить этот грех у него, возможно, и не будет случая. Иногда, например, необходимо было убивать людей, и для убийцы было не так обременительно сделать это, будучи уже прощенным.
– О вас я и думал, – мягко сказал отец Макфейл. – Суд одобряет мой выбор? Да. Когда отец Гомес отправится с нашего благословения, он будет предоставлен сам себе, с ним нельзя будет связаться и отозвать его. Что бы ни происходило в мире, он, как божья стрела, устремится прямо к девочке и поразит ее. Он будет невидим; он придет ночью, как ангел, поразивший ассирийцев; он будет безмолвен. Насколько лучше было бы для всех нас, если бы такой отец Гомес явился в сад Эдемский! Мы навсегда остались бы в раю. Молодой священник чуть не плакал от гордости. Суд благословил его.
А в самом темном углу под потолком, спрятавшись между темных дубовых балок, сидел человек, ростом не больше ладони. На ногах его были шпоры, и он слышал каждое слово судей.
В подвале, под голой лампочкой, стоял человек из Больвангара, одетый только в грязную белую рубаху и мешковатые штаны без ремня. Одной рукой он придерживал их, а в другой держал деймона – крольчиху. Перед ним в кресле сидел отец Макфейл.
– Присядьте, доктор Купер, – заговорил Президент.
Кроме стула, деревянной койки и ведра, в камере ничего не было. Голос Президента неприятно отражался от белых кафельных стен и потолка.
Доктор Купер сел на койку, не сводя глаз с сухопарого седого Президента. Он облизал пересохшие губы и ждал следующей неприятности.
– Итак, вам почти удалось отделить девочку от ее деймона, – сказал отец Макфейл.
Дрожащим голосом доктор Купер ответил:
– Мы решили, что откладывать это нет смысла, поскольку эксперимент так или иначе надо было провести, и уже поместили ее в экспериментальную камеру, но вмешалась миссис Колтер и забрала ребенка к себе.
– Надо думать, это было огорчительно, – сказал отец Макфейл.
– Вся программа была чрезвычайно напряженной, – поспешил согласиться доктор Купер.
– Удивляюсь, что вы не обратились за помощью к Суду Консистории. У нас здесь крепкие нервы.
– Мы… я… мы полагали, что программа санкционирована… Ее вел Жертвенный Совет, но нам сказали, что она одобрена Дисциплинарным Судом Консистории. Иначе мы ни за что не стали бы участвовать. Ни за что!
– Ну разумеется. А теперь о другом. – Отец Макфейл перешел к истинной цели допроса. – Вам что-нибудь известно о предмете исследований лорда Азриэла? О том, каков мог быть источник колоссальной энергии, которую ему удалось высвободить на Свальбарде?
Доктор Купер сглотнул. В мертвой тишине оба услышали, как упала на бетонный пол капля пота, сорвавшаяся с его подбородка.
– Видите ли… – начал он, – один из сотрудников нашей лаборатории отметил, что в процессе сепарации выделяется энергия. Чтобы управлять ею, потребовались бы огромные силы, но так же, как детонатором атомного взрыва служит заряд обыкновенной взрывчатки, этого можно было добиться путем концентрации мощного антарного тока… Однако его не принимали всерьез. Я не прислушивался к его идеям, – с чувством сказал он, – зная, что без одобрения властей они вполне могут быть еретическими.
– Очень разумно. А этот коллега – где он теперь?
– Он был среди тех, кто погиб при нападении. Президент улыбнулся. Эта ласковость была так неожиданна, что деймон доктора Купера задрожал и припал к его груди.
– Мужайтесь, доктор Купер, – сказал отец Макфейл. – Мы нуждаемся в вашей силе и смелости! Перед нами великая задача, впереди – великая битва. Вы должны заслужить прощение Властителя, сотрудничая с нами, не утаивая ничего, даже самых нелепых предположений, даже сплетен. Сейчас вам необходимо полностью сосредоточиться на том, что вы помните из разговоров вашего коллеги. Ставил ли он эксперименты? Оставил ли записи? Доверял ли еще кому-нибудь свои открытия? Какой аппаратурой он пользовался? Вспомните все, вы получите перо и бумагу, столько, сколько нужно.
Эта комната не очень удобна. Мы переведем вас в более подходящее помещение. Какая, например, вам нужна мебель? Вы предпочитаете писать за столом или за бюро? Нужна ли вам буквопечатающая машина? Или вам удобнее диктовать стенографистке?
Сообщите охране, и вам будет предоставлено все необходимое. Но надо, чтобы вы ежесекундно думали о своем коллеге и его теории. Перед вами важная задача – вспомнить, а если необходимо, заново открыть то, что узнал он. Когда вы решите, какие приборы вам нужны, вам их предоставят. Это великая задача, доктор Купер! Вам оказано великое доверие! Возблагодарите Властителя.
– Я благодарен, отец Президент! Я благодарен!
Подхватив спадающие штаны, философ поднялся и, сам того не замечая, стал отвешивать поклон за поклоном вслед уходящему Президенту Дисциплинарного Суда Консистории.
Тем же вечером кавалер Тиалис, галливспайнский шпион, пробирался по улицам и переулкам Женевы на встречу со своей коллегой, дамой Салмакией. Это было опасное путешествие для них обоих, опасное и для тех, кто встал бы на их пути, – но для маленьких галливспайнов опасное смертельно. Не одна бродячая кошка приняла смерть от их шпор, но всего неделю назад кавалер чуть не потерял руку в схватке с шелудивым псом, и спасли его только решительные действия дамы.
Они встретились в седьмом из условленных мест, между корней платана, на невзрачной маленькой площади, и обменялись новостями. Агент дамы Салмакии в Обществе уведомил ее, что сегодня вечером там получили дружеское приглашение Президента Суда Консистории прийти и обсудить вопросы, представляющие обоюдный интерес.
– Времени не теряют, – сказал кавалер. – Сто против одного, что он не скажет им об убийце.
Он рассказал ей о плане убить Лиру. Салмакия не удивилась.
– Вполне логичное решение, – сказала она. – Большие логики. Тиалис, вы думаете, нам удастся когда-нибудь увидеть девочку?
– Не знаю, но хотелось бы. Счастливого пути, Салмакия. Завтра у фонтана.
Не упомянуто в этой короткой беседе было то, что никогда у них не обсуждалось: краткость их жизни по сравнению с людской. Галливспайны доживали до девяти или десяти лет, редко больше, а Тиалису и Салмакии шел восьмой год. Они не боялись старости, их народ умирал в расцвете сил, внезапно, и детство их было очень коротким; по сравнению с ними, жизнь такого ребенка, как Лира, простиралась в будущее так далеко, как жизни ведьм по сравнению с веком Лиры.
Кавалер вернулся в колледж Святого Иеронима и принялся составлять донесение, которое он отправит лорду Року по магнетитовому резонатору.
А пока он встречался с дамой Салмакией, Президент вызвал отца Гомеса. Они час молились в президентском кабинете, после чего отец Макфейл дал молодому священнику упредительное отпущение, после которого убийство Лиры вовсе не будет убийством. Отец Гомес преобразился: убежденность переполняла все его существо, и глаза будто излучали свет.
Они обсудили практические детали, деньги и тому подобное; затем Президент сказал:
– Отец Гомес, когда вы отправитесь в путь, вы будете совершенно отрезаны от нашей помощи. Возможно, вы никогда не вернетесь; вы не получите от нас никаких вестей. И самое лучшее, что я могу вам посоветовать: не ищите девочку. Это вас выдаст. Ищите соблазнительницу. Следуйте за соблазнительницей, и она приведет вас к девочке.
– Она? – спросил изумленный отец Гомес.