Выбрать главу

Глава десятая

Колёса

…вот, небольшое облако поднимается от моря, величиною в ладонь человеческую.

Третья книга Царств

– Да, – сказала рыжая девочка в саду покинутого казино. – Мы ее видели, я и Паоло, оба видели. Она проходила тут несколько дней назад.

Отец Гомес спросил:

– А ты помнишь, как она выглядела?

– Потная, – сказал мальчик, – все лицо мокрое.

– Сколько ей, по-вашему, лет?

– Ну… – девочка задумалась, – может, сорок или пятьдесят. Мы ее близко не видели. Может, и тридцать. Она была потная, Паоло правильно сказал, и тащила большой рюкзак, гораздо больше вашего, вот такой большой…

Паоло что-то шепнул ей, скосившись при этом на священника. Солнце светило ему в лицо.

– Ну да, – нетерпеливо сказала девочка, – знаю. Призраки. – И, повернувшись к отцу Гомесу: – Она совсем не боялась Призраков. Прошла по городу, и хоть бы хны. Никогда не видела, чтобы взрослые так себя вели. Как будто вообще про них не знала. Прямо как вы, – добавила она, глядя на него с вызовом.

– Я многого не знаю, – мягко заметил отец Гомес.

Мальчик подергал ее за рукав и опять зашептал.

– Паоло говорит, вы, наверное, хотите отобрать нож.

У отца Гомеса мурашки побежали по коже. Он вспомнил показания брата Павла на следствии в Суде Консистории: видимо, речь о том же ноже.

– Если удастся, заберу, – сказал он. – Нож ведь отсюда?

– Из Торре дельи Анжели, – подтвердила девочка, показав на прямоугольную каменную башню, возвышавшуюся над красно-коричневыми крышами. Она зыбилась в полуденном мареве. – А мальчишка, который украл его, он убил нашего брата Туллио. Призраки с ним разделались. Если хотите убить мальчишку, очень хорошо. И девчонку – она врунья, она не лучше него.

– Здесь и девочка была? – сказал священник, стараясь не выдать своего интереса.

– Врунья, дрянь, – со злобой ответила рыжая девочка. – Мы убили бы их обоих, если бы не прилетели эти женщины…

– Ведьмы, – сказал Паоло.

– Ведьмы – мы не могли с ними драться. Они их забрали, мальчишку и девчонку. Мы не знаем, куда они делись. А женщина, она пришла позже. Мы подумали, может, и у ней какой-то нож, чтобы Призраков отгонять. А может, и у вас тоже, – добавила она, задрав подбородок и дерзко глядя ему в глаза.

– У меня нет ножа, – сказал отец Гомес. – Но у меня святое дело. Может быть, оно и охраняет меня от этих… Призраков.

– Да, может быть, – сказала девочка. – В общем, если она вам нужна, она пошла на юг, к горам. Мы не знаем, куда. Но спросите любого – если проходила мимо, вам скажут, потому что похожих на нее в Чигацце нет и никогда не было. Ее легко найти.

– Спасибо, Анжелика, – сказал священник. – Храни вас Бог, дети мои.

Он надел рюкзак, вышел из сада и, довольный, зашагал по жарким безмолвным улицам.

За три дня в обществе колесных существ Мэри Малоун узнала их лучше, и они о ней много узнали.

В первое утро ее час везли по базальтовой дороге к поселку у реки, и езда была некомфортабельная: спина у мулефа оказалась твердой, держаться не за что. Они мчались с пугающей скоростью, но грохот колес на твердой дороге и топот быстрых ног вселяли бодрость и заставляли забыть о неудобствах.

За время поездки Мэри немного лучше поняла анатомию этих существ. Как и у травоядных, основу их скелета составляла ромбовидная рама, и конечности располагались по углам. Когда-то, в далеком прошлом, у их предков сформировалась такая конструкция и оказалась выгодной, подобно тому, как у далеких ползающих пращуров Мэри оказался выгодной конструкцией спинной хребет.

Базальтовая дорога пошла вниз. Постепенно склон становился круче, и мулефа смогли ехать свободным ходом, подобрав боковые ноги. Они поворачивали, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, и мчались при этом со скоростью, от которой захватывало дух, хотя Мэри должна была признать, что ни малейшего чувства опасности при этом не ощущала. Если бы было за что держаться, она получала бы даже удовольствие.

Внизу полуторакилометрового склона стояла купа деревьев-великанов, рядом, за ровным лугом, виднелась излучина реки, а еще дальше как будто поблескивал широкий водоем, но Мэри не стала к нему присматриваться: мулефа направлялись к поселку на берегу реки, и ее разбирало любопытство.

В поселке было двадцать или тридцать хижин, стоявших не совсем ровным кругом, – она заслонила глаза от солнца, – как будто мазанок с деревянным каркасом, крытых соломой или тростником. Там работали другие мулефа: одни чинили крыши, другие вытаскивали сеть из реки, третьи носили хворост для топки.

Итак, у них был язык, у них был огонь и у них было общество. Тут-то Мэри и обнаружила, что перестала думать о них как о существах и про себя именует их народом. «Существа эти не люди, но они народ, — сказала она себе, – не они, а мы».

Они подъехали уже близко к поселку, жители их заметили и стали окликать друг друга, показывая на них. Ее группа замедлила ход и остановилась, Мэри встала на занемевшие ноги; зная, что позже они заболят.

– Спасибо, – сказала она своему… Кому? Коню? Велосипеду? И то и другое казалось абсурдным при виде этих ясных, дружелюбных глаз. Она остановилась на слове «друг».

Он поднял хобот и повторил:

– Патибо. – И оба весело рассмеялись.

Она сняла рюкзак с другого существа (Патибо! Патибо!) и вместе с ними сошла с базальта на утоптанную землю поселка.

И с головой окунулась в их жизнь.

За несколько дней она узнала о них так много, что почувствовала себя ребенком, впервые пришедшим в школу и ошеломленным непривычностью происходящего. Но и колесный народ дивился ей не меньше. Хотя бы ее рукам. Руки ее были объектом неутолимого любопытства: своими хоботами мулефа деликатно ощупывали каждый сустав, обследовали большие пальцы, костяшки, ногти, осторожно сгибали пальцы и с изумлением наблюдали за тем, как она поднимает рюкзак, подносит пищу ко рту, чешется, причесывается, молится.

И сами позволяли ощупывать свои хоботы. Длиной с ее руку, утолщавшиеся к основанию, они были бесконечно гибкими и вместе с тем настолько сильными, что могли, наверное, раздавить ей череп. Два похожих на пальцы выступа на конце были необыкновенно сильными, но при этом нежными; мулефа, по-видимому, могли менять тонус колеи на внутренней стороне этих пальцев – она могла становиться мягкой, как бархат, и твердой, как дерево. Поэтому они способны были выполнять и тонкую работу, например, доить травоядных, и грубую – ломать сучья.

Постепенно Мэри поняла, что хоботы служат им для общения. Движение хобота изменяло смысл звуков, так что слово, звучавшее как «чух», если оно сопровождалось движением слева направо, означало «вода»; если конец хобота заворачивался вверх, – «дождь»; если вниз – «грусть»; если же чуть дергался влево – «молодые побеги травы». Заметив это, Мэри стала подражать им, по возможности делая такие же движения рукой; мулефа же, поняв, что она разговаривает с ними, пришли в восторг.

Разговорам стоило только начаться (по большей части на их языке, хотя ей удалось научить их нескольким своим словам: они могли без особого труда сказать «патибо», «трава», «дерево», «небо», «река» и произнести ее имя), и дальше дело пошло быстрее. Себя как народ они именовали мулефа, а для индивидов было слово залиф. Мэри казалось, что между звуками залиф- он и залиф- она есть разница, но слишком тонкая и потому трудно уловимая.

Она стала все записывать, составлять словарь, но прежде чем полностью погрузиться в новую жизнь, достала свою затрепанную книжку и стебли тысячелистника и спросила у «И цзин», остаться ей здесь и заниматься этим или идти дальше и продолжать поиски?

полную версию книги