Дни были заняты работой. Обшивал свой домик изнутри, делал теплым. Предыдущие хозяева держали его за дачку. Мне он нужен был как жилье. Для бобыля, который расчитывает на нью-йоркскую пенсию, должно было хватить. Только чтоб тепло не уходило. Я с самого Вахана ненавижу холод. Это там, в раскаленном пекле, у меня оказались отморожены и уши, и нос, и щеки. Как говорится, и гений - парадоксов друг...
Аппалачи, конечно, ни в какое сравнение с Ваханом пойти не могли. Первый, назвавший их горами, пусть зажует тамбовский самогон дохлой крысой. Аппалачи в Пенсильвании это холмы. Между ними речушки, озерца, болотины. Кто говорит, что это горы, наверное, никогда не видал настоящих гор. Но зимы тут кусачие. Как вдарит под минус-двадцать по Цельсию, ты мне не балуй! Да с ветрами из Канады и с Великих озер.
Лето в этом году было какое-то плешивое. Прежде всего, обычной майской засухи не получилось. Потом, уже в июне и июле жарило прилично. Но к моему приезду проходил дождик. И даже выпрыгивали луговые опята на траве в саду. Я их срезал серебряным ножичком и жарил на оливковом масле. Под водку шли, как боровички.
-Фрэнк, заходи на дринчок!
-Ты - чокнутый, Константин, ты водку можешь пить утром и вечером...
-Нет, только вечером. По утрам я пью кофе!
Впрочем однажды он согласился посидеть со мной, этот итальяшка. В смысле, погреться водочкой. Тогда, несколько месяцев назад, был холодный мартовский денек. Земля еще не проснулась, и мне было нечего делать. Обрезал ветки, расчистил площадку под огород. Съездил в "Хоум Депо", закупил стройматериалы: доски, фанеру, несколько мешков сухого бетона - засыпай в корыто, наливай воды и мешай лопатой. Еще привез широкую стеклянную дверь. Взамен старой самоделки, годов 50-х. Попросил Фрэнка стащить ее с моего грузовичка и вытянуть в дом. Дверь была тяжелая, капитальная. Потом мы вдвоем ее вставили, я вогнал десяток шурупов и отметил уровнем вертикаль.
Когда закончили, захотелось выпить.
На второй рюмке Фрэнк сдох. Я добил полбутылки, - бутылка была литровая, - и пошел к себе спать. Фрэнк уже кемарил на диване. У него был вид котика, забитого чукчей. Сколько раз замечал - не могут здешние пить, нет, не могут.
В этом августе теплая погода тянулась ласково и сытно. Я лопал свои помидоры, варил зеленый борщ из собственного щавеля. По вечерам сидел на своей веранде. Это было то блаженное безделие, которое кто-то называет отдыхом. Мороженое я поливал свежим смородиновым вареньем. Вспоминал о конфитюре Марины. Об ее двух казаках. Мальчики привязались ко мне, а я - к ним. Но: "Дьядья Костя, ти имеешь совсем бели мусташ!"
Мусташ - это усы.
Чему мы учимся за время жизни, это расставаниям. Они проходят все легче и легче. Остается легкая досада. Это естественно. Зато нет ни тоски, ни метаний, ни желания выехать на место и разобраться, кто перепутал парковку. Время собирать камни, время разбрасывать камни. Время жить и время умирать.
В очередной мой заезд в Аппалачи я вдруг увидел, что виноградные кисти на беседке - густо золотистые, в красноватым припеком. Такое золото здесь, в Штатах, называется "розовым". У нас, на матушке Руси, в старые годы говорили: червонное. Моя лоза, которая никак не хотела родить, в этом году дала обвал червонного медового золота. Кисти были янтарные, тяжелые, ароматные. Они словно бы светились изнутри.
Я поставил раскладную лестницу. Полез наверх. Согнал пару ос, которые покружились в сторонке и опять вернулись к кистям. Ягоды на вкус оказались зрелые, сочные, медово-сладкие. Они мне напомнили мой виноградник в Душанбе. Там он перекинулся сам собой с беседки на крышу дома. Крыша была шиферная. Я, тогда мальчишка, забирался на раскаленный шифер, садился на корточки и отрывал приторно сладкие ягоды.
Потом я подрос. В моей жизни появился Талесник, Паша Горбунов, сам Арцегов. Бои, сборы, выезды на соревнования. Мир открылся огромным куполом. Но с "седьмовской" бандой я не порывал. Бывало, наваливал полный поднос перед Толей Герлингом, Исой, Хачатуром, Башмаком, Копченым. Угощал. Они пожимали плечами: отдает такой чудесный виноград. Просто так! Уже много позже, под райскими кущами Вахана, мой незабвенный друг Толя, он же Хоттабыч, признается мне:
-Однажды Копченый распсиховался: он че, хочет нас унизить? А в череп получить не хочет? Это он о тебе, Костя. Напал на него дуремар. Задергался, в натуре, аж пена из пасти брызгала. Я ему говорю: Копченый, присохни, за слова отвечать надо, чем тебя Динар унизил? Сказал что-то? Послал далеко-далеко? А Копченый: почему он дает виноград? Что, самый добрый? Что, самый справедливый? У вас нет, а у меня есть - так вот я с вами поделюсь? Ненавижу таких!..