Конечно, за каждой сплетней что-то было. Первые матерные слова я произнес не в шестнадцать, а в семнадцать. Но ни с каким Фрейдом знаком я не был, а просто в семье матерщина считалась позором. В "кпз" я попал не из-за контролера, а из-за девчонки, которую мял и ласкал в парке возле театра оперы имени Айни. Там были высокие и темные кусты. Сверху - кроны высоченных чинар. Известное место для известных целей. Девчонка уже была знакома кое с чем. Как говорится, гормоны бурлили. Вдруг прямо на аллейку - желтая ПээМГэшка, фарами в упор. Менты - таджики, им было скучно. Иди сюда, садись в машина. В отделении я им говорю: "За что вы нас забрали? Мы людей не трогали, камней в окна не кидали..." На это усатый чебурек занаглел: "Эсли би ти кидаль камен, я би тэбя вот из етот писталет застрелил!"
С той девчонкой я больше не встречался.
Пару лет спустя я женился и уехал. Первая жена была на три года моложе меня. Вторая - на пять. Марина - на все двадцать четыре. Только женой она не была. Взятку мой отец подкинуть не мог. По одной причине - у него была другая семья. И много лет у меня с ним не было никакого контакта.
С замминистром о Москве говорила моя мать. Замминистра был бухарский еврей, холеный, горделивый. Было видно, как он любит галстуки. Два раза я видел его. Каждый раз у него был другой галстук. Но оба переливались импортным блеском. Он был очень недоволен, что мне захотелось уехать. Квоту на переводы в центральные вузы уже перевыполнили. Я шел отдельным параграфом. "За что вашего сына исключили из военного училища? Как с таким пятном в биографии он хочет представлять республику в Москве?"
Из военного училища в Ташкенте меня исключили за драку.
Тельман Восконян, друг моей матери, свою копну молотил - переманивал меня из "Спартака". Мать неосторожно сказала ему о наших задумках. Он, хитрюга и одиночка с вечно грустными глазами, имел своих людей в Госкомспорте. Своих ошно-пошно. Там решили: зачем нам терять чемпиона? Самим пригодится. И меня стали притаптывать. Но тогда включились другие люди - те, которые присматривали за моими успехами. Потому что всегда есть кто-то, кто присматривает за тобой. Наверное, среди них был и Звероящер, который так хорошо помнил чуть не каждое мое выступление.
Так я уехал. А потом, три года спустя, снова вернулся в Душанбе. И ничего не делал. По ночам в небе гудели тяжелые транспортники. Шла война в Афгане. Но я свой долг родине уже отдал. И никуда больше не собирался.
Я отгоняю ос. Они медленно и недовольно отрываются от янтарных пахучих ягод. Делают круг, будто бы насвистывая уличную песенку, с вызовом и нетерпением. И возвращаются. Приходится отбросить одну-другую ножницами. Даже пытаюсь теми же ножницами перерезать ту или другую. Прямо на кисти. Конечно, они успевают сняться с медовой плоти. А я чуть не теряю равновесие.
Уже одно ведро полно. Я спускаюсь с ним на землю. Выбираю немного побитые ягоды. Пробую. Они текут приторным медовым свежим соком. Ах, какой виноград в этом году! И где? В американских Аппалачах.
Не помню, как мы снова встретились с Надей. Наверное, у Вики. Та никак не могла выйти замуж и завела что-то вроде "литературного салона". Там пили дешевый портвейн и легкое сухое вино, курили сигареты "Марльборо", слушали "Пинк Флойд" и "Лед Зеппелин". В дыму сигарет обменивались двусмысленными намеками. О политике, о загнивающем Западе, о самиздате, о групповом сексе в Финляндии, Польше и в Союзе. О стихах Галича. О "Затоваренной бочкотаре" Аксенова. Там я познакомился с Хафизом и его женой Ольгой. И так попал на страницы журнала "Памир".
Да-да-да. Очень знакомый голос в полумраке. Длинная сигарета в тонких пальцах. Грудь, красиво обтянутая свитером. И немного усталый тон:
-У Курта Воннегута этот вопрос поставлен. Вы читали его "Бойню-Пять"? Лучше всего читать не в переводе. Не понимаю, почему в Москве, где есть сильные переводчики, нет приличных переводов хорошей литературы?
Когда я подошел, она обдала меня холодным презрением:
-И ты здесь? Как же, поэзия без чемпиона не прохонжэ!
Кольцо на безымянном пальце. Понятно. Тут же выяснилось, что есть дочка. Двухлетняя. Муж?.. А что муж? Хороший человек, трудится, создает благосостояние семьи.
Наверное, так и было.
А может, у Володи Надворного. Он тогда воткнулся в мединститут. Его Наташка всегда была с улетом в богему. Я приезжал к ним на конечную "первого", к цемзаводу. Там они снимали квартиру. У них собирались "сливки отщепенцев", как назвал бы нас Оскар Уайлд. Покуривали шанку, попивали винцо, втюхивали друг другу запиленные диски, потертые джинсы и - случалось! - царские червонцы. Так, я приобрел там две золотые монеты. Приобрел, а потом потерял. Все бывает.