-Явился - не запылился?
-Приказано - выполнено! Можно подсесть?
-Подсядь, но не близко. Кто-нибудь увидит, Сашке настучит. Он из тебя отбивную сделает.
Я пожал плечами. Осичка раза два или три приходила на соревнования. Не одна, с подружками. Визжали со скамеек: "Костя, Костя!" И я танцевал перед ними, белые трусы, красная майка, боксерки с кисточками. И ловил парня на правый хук. Он обваливался. Рефери кричал: "Стоп!" Со своей пританцовочкой, я вскидывал руки. Победа!
И вдруг она мне: отбивную...
Может, по молодости лет я бы и ответил. Что это вообще-то проблематично, из меня - отбивную. Что может отскочить. Что не он первый, и с предыдущими все оборачивалось не в их пользу. Но это если б я опять был восемнадцатилетний.
Так что я промолчал.
Пусть думает, как хочет. Да и сидим мы в сам-деле на пионерском расстоянии.
-И что сказала твоя красавица-жена?
Кончик ее сигареты дрогнул.
-Когда?
-Когда узнала, что ты снова в армию идешь!
-Это не армия, Надя. Это, как бы правильно выразиться... Это такая служба... Вроде спасателей в горах...
-Кость, ты меня совсем за дуру принимаешь?
Она отшвырнула недокуренную сигарету.
-Нет, вообще-то...
-Вообще-то? А в частности?
Какой-то бестолковый разговор. Кто я - ей? Кто мне - она? У нее муж и дочка. У меня жена и сын. Она в полном порядке. Александр сделал квартиру. Сама преподает в пединституте. Дали ей зарубежную литературу. Дали сравнительное литературоведение. Заочно в аспирантуре. Пишет диссертацию. Что-то про Курта Воннегута.
А я...
Вдруг словно со стороны услышал себя:
-Надюш, там платить обещали нехило. У нас же ни кола, ни двора. От матери я съехал, а своего даже угла нет. Должен хоть что-то наклепать. У меня ведь сын. Каким он вырастет мужчиной, если не узнает, что такое свое гнездо?
Ее сосредоточенное лицо. Морщинка на переносье.
-А если...
-Что?
-Если тебя убьют... Ты об этом подумал?
-Ну, меньше народа - больше кислорода.
-Романов, ты заколебал меня своей бравадой. Я тебе говорю: а если тебя там убьют? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю? Если тебя привезут в цинковом гробу...
Теплый ветерок мотал длинные ивовые космы. Три молодых таджика, в тюбетейках, в светлых рубашках, прошагали мимо. Посмотрели на нас.
-Или станешь калекой. Твоя жена... она что, хочет потом возиться с инвалидом?
Не первый вопрос, на который сразу не находилось ответа.
-Что ты молчишь?
-Не знаю, что сказать.
Наши глаза встретились. И неожиданно:
-Поцелуй меня, Романов.
-Ты это серьезно?
-Мне два раза повторять?..
Губы ее пахли сладким табаком. И губной помадой. И какой-то сухой горечью.
-Все, хватит. Уходи теперь. Я потом буду плакать. Но не по тебе, а по себе. Иди, Романов.
-Как скажешь.
-И забудь, что сейчас было.
-А что было?
-Очень хорошо. Так и отвечай. Даже мне...
-Даже тебе?
Я знал, что она имеет в виду. Она сидела и больше не смотрела на меня. Тогда я наклонился и поцеловал ее запястье.
Она вздрогнула. Резко поднялась и сама пошла прочь.
...Я тянусь к золотистой, полной, сочной кисти. Как женская грудь, думаю я. Сладкая, крепкая, созревшая грудь. Я беру ее в левую ладонь и тянусь ножницами в правой. Что-то щекочет мою кожу. Потом резкая, как от удара, боль. Рука отдергивается сама собой. Пьяная оса вырывается из-под ладони. Она сидела, выедая медовую плоть ягоды, когда я прижал ее. Боль пошла вглубь руки. Ужалила знатно!