Мантры жертвоприношения в Каулавалинирнайе (гл. III, ст. 85) так описывают этот процесс:
Основное отличие между внешней формой ритуала янтры (пуджа) и внутренней медитацией с использованием символов янтры состоит в том, что первое производит ментальные состояния, которые подобны «семенам» будущих ростков сознания, в то время как последнее есть «без семени» (нирбиджа) и ведет к интуитивному пониманию реальности, раскрытой во множественности бытия, в котором бытие, знание и блаженство неразделимы и неразличимы.
Переживание бинду
Кульминационный момент медитации янтры достигается, когда садхака начинает интериоризировать бинду янтры как внутренний, неизменный центр. Духовное переживание бинду означает конец духовной инволюции. Опыт «состояния бинду» уникален. Психически он предполагает осознание садхаком собственной полноты, которая спонтанно раскрывается во внутреннем озарении. Все направленные вовне энергии феноменального «я» собираются вместе во внутреннем состоянии спокойствия и единства с конечной реализацией Атмана. «Нейтралитет чувств» преобладает над творящей игрой Майя Шакти, и садхака теперь — молчаливый созерцатель, не затрагиваемый более миром явлений. Он не смеется и не плачет, не любит и не ненавидит, поскольку он преодолевает все дуальные противоположности. Адепт приобретает именно то состояние, которое обозначает бинду — идеальная точка равновесия всех полярностей. Но это еще не конец, ученик, вслед за этим воспаряет над состоянием бинду, чтобы раствориться в Пустоте — первичной множественности Шивы-Шакти в ее единстве.
Высшая стадия духовного поглощения (самадхи), достигаемая в ритуале янтры и в медитации не подлежит никакому вербальному анализу. Оно совершается в абсолютной тишине: «Выше, чем первичный слог, находится точка, эхо выше нее; слог исчезает вместе со звуком, высшее состояние есть тишина»[66].
Когда адепт становится способен установить в себе состояние первичного равновесия, повернув свои шаги к первоисточнику, поглощая и вновь соединяя все разделения и множественность бытия в единство, что еще следует искать? Смотреть? Слушать? Осязать? Ибо: «Когда существует дуальность, один видит другое, обоняет другое. Но когда все становится одной сущностью, кто что может увидеть? Кто может обонять? Кто может пробовать на вкус? Кто с кем может говорить? Кто о чем может думать? Кто что может осязать?»[67]
Все внешние вспомогательные средства, такие как янтры и мантры, становятся подобны теням. В наиболее глубокой форме внутренней медитации, когда достигнуто граничащее с трансом экстатическое состояние, даже внутренняя янтра воспринимается как лишняя, не служащая более духовной цели: «Йогин, практикующий самадхи, не может более контролироваться янтрой или мантрой; он находится вне власти любых телесных сущностей»[68]. На этой стадии янтра оставляется и может быть передана другому садхаке или погружена в освященную воду.
На более ранних стадиях медитации янтра рассматривалась как частичное проявление ноумена, в то время, как адепт был частью феноменального бытия. Когда достигнута визуализация, янтра становится частью феноменального (обыденного существования), а садхака — внешним аспектом ноуменального. Этот парадокс сущности янтры как сакральной (полной мировых реалий и рассматриваемой в специфическом ритуальном измерении) и профанной (не содержащей универсальных истин при рассмотрении вне ритуала) выражает саму природу янтры: это чисто функциональный символ в тантрическом богослужении, скрывающий в то же время беспредельные истины, таинственные силы мистерии мира.
66
Дхьянабинду Упанишада, цит. Паулем Дейссеном (Deussen) в кн. The Philosophy of the Upanishads, p. 392.