Значит, главное: «Добра в тысячу раз больше, чем зла. Добро сильно и несокрушимо».
Быть добрым, не добреньким, а действительно добрым — это, может быть, самое трудное на свете. Для этого нужен особый талант, бесконечное терпение, готовность, если придется, пожертвовать жизнью.
Корчак создал детскую республику, государство в государстве крошечное ядрышко равенства, справедливости внутри мира, построенного на угнетении.
Корчак должен был отгораживаться от внешней среды. Не просто отгораживаться, а как бы строить баррикады, чтобы создать и сделать устойчивой внутреннюю среду.
В Доме сирот не было насилия, тирании, неограниченной власти. «Нет ничего хуже, когда многое зависит от одного, — писала «Школьная газета» Дома сирот. — Уж такова человеческая натура, что когда кто-либо знает, что он незаменим, он начинает себе слишком много позволять, а когда знает, что без него могут обойтись, скорее идет на уступки».
Когда в корчаковском детском доме создался суд, вскоре предусматривается право детей подавать жалобу и на воспитателя, если тот поступил несправедливо, и право — даже моральная обязанность самого воспитателя просить суд дать оценку своему поступку, если он считает этот поступок несправедливым или хотя бы сомневается в справедливости совершенного.
Если воспитатель никогда не сомневается в разумности своих действий, какой же он воспитатель?
А если, усомнившись, он скроет свои сомнения, как может он учить правдивости; и все равно не уйдет он «от суда людского»; в спальнях, в темных углах, пусть тайком, шепотом, будет произнесен ребячий приговор, всегда менее обоснованный и более суровый, чем приговор открытого суда.
И с этим общим равенством перед законом в душу ребят и в душу воспитателя — он ведь и самого себя тоже продолжает воспитывать в живую душу Дома сирот входит сознание того, что пусть там, за стенами дома, бесконтрольно правят жандармы, войты, большие и маленькие чиновники, те, кто обладает силой, тут все — обязательно все — подчиняются главным нравственным законам.
Корчак несколько раз подавал на себя в суд: когда необоснованно заподозрил девочку в краже, когда сгоряча оскорбил судью, когда выставил расшалившегося мальчишку из спальни и т. д.
Он давал показания судьям — маленьким и большим, назначенным по жребию, — слушал их выступления, принимал приговор. В этом не было и тени позы, это каждый раз было для него серьезнейшей проверкой, порой очень горькой и болезненной. Это позволяло ему еще и еще раз увидеть себя в особых измерениях — в координатах детского мира.
Один раз суд применил к нему семьдесят первую статью: «Суд прощает, потому что подсудимый жалеет, что так поступил». Три раза была применена двадцать первая статья: «Суд считает, что подсудимый имел право так поступить».
«Я категорически утверждаю, — писал Корчак в книге «Дом сирот», — что эти несколько судебных дел были краеугольным камнем моего перевоспитания как нового «конституционного» воспитателя, который не обижает детей не потому только, что хорошо к ним относится, а потому, что существует институт, который защищает детей от произвола, своевластия и деспотизма воспитателей».
Янушу Корчаку удавалось сохранить тот особый идейный мир, в котором живут его детские дома, и потому, что он опирался на поддержку свободолюбивой, ненавидящей насилие польской интеллигенции, на поддержку живых, борющихся за свободу, и мертвых, павших за свободу.
Корчак теснейшим образом связан с лучшим в духовной жизни народа. И идея детского суда, детского правосудия, одна из важнейших для Корчака, возникает из чтения польских хроник 1783 года. «Пусть, говорят хроники, — ученики, когда не смогут примириться сами, выбирают третейских судей и посредников из среды своих соучеников».
Корчак писал сказки, книги о воспитании, которые заставляют и еще многие поколения во многих странах будут заставлять — по-иному, тревожнее, серьезнее задуматься о судьбе детей.
Он создает «Малый Пшеглёнд», первую в мире печатную газету, делающуюся не для детей, — а самими детьми, защищающую интересы ребят. На одной из варшавских улиц домовладелец отгородил свой участок колючей проволокой. «Играешь рядом, на пустыре, — пишут ребята, перелетит мяч за ограду, все на себе изорвешь, сам окровенишься, пока добудешь мяч. Это несправедливо».
Заключенный немцами в Освенциме Неверли, секретарь «Малого Пшеглёнда», встретил бывших корреспондентов газеты: он знал их, когда они были детьми, вступающими в жизнь, теперь они подростками кончали жизненный путь. Кругом колючая проволока под током высокого напряжения, небо серое от дыма газовых камер, все ребята знают, они обречены.