Вот еще один взгляд на Корчака, дополненный мыслью о признании им Бога как опоры в воспитательной практике. Итальянский ученый Бруно Беллерате находит много общего у Корчака и Руссо, совершенно произвольно сравнивая их между собой, в том числе и отношение этих мыслителей к природе, к религии, ее воспитательной роли. Отношение к природе входит в систему всеcтороннeгo развития личности, но Корчак помогает решать прежде всего современные проблемы, возникающие в процессе воспитания детей как граждан будущего общества.
Болгарский педагог Найден Чакыров выразил свои сомнения:
«Слабость работ Корчака состоит в том, что они не раскрывают того, какие должны быть условия, в которых могли бы осуществиться его идеалы, не отвечают на вопрос, каким должно быть общество, в котором все дети будут счастливы».
Эти утверждения можно оспаривать в свете того, что мы знаем о Корчаке. Если Чакыров усомнился в марксизме Корчака, то был абсолютно прав, но здесь он противоречит самому себе, утверждая, что у Корчака много общего с Макаренко, противоречит корчаковской системе воспитания.
Известный педагог и психолог Станислав Томкевич сказал по этому поводу:
«Януш Корчак был у нас одиночкой. Он находился на обочине всех идеологий и научных направлений, которые господствовали в Европе того времени, — марксизма, психоанализа, генетической психологии. Все это он знал, а старался, чтобы дети, о которых заботился, пользовались тем, что считал он достойным и полезным. Он никогда не подчинял практику теории».
Многие польские педагоги тогда сравнивали Корчака с Макаренко. Одни из них, как Корчак, были врачами, а воспитательной работой занимались из любви к детям. Их вдохновлял пример Корчака. Не только врачи, но и писатели и ученые становились воспитателями. Корчак произвел переворот в их сознании, указывая на возрастные кризисы в развитии личности. Важно было знать, что только ребенок поддается воздействию взрослых, а подросток всего лишь подражает взрослым, чтобы заслужить их одобрение и поддержку, а вскоре начинает противопоставлять себя взрослым.
На корчаковской сессии в Варшаве в 1978 году Мария Шабаева из СССР глубоко осветила вопрос об отношении к работам Корчака Надежды Крупской, которая стремилась к тому, чтобы идеи Корчака распространялись среди советских учителей, а прежде всего среди воспитателей детских домов и колоний, для того чтобы глубже познавать ребенка, его психологию, потенциальные возможности детского коллектива и обогащать педагогическую деятельность воспитателей новыми средствами и методами, проверенными опытом замечательного польского педагога.
Но любовь и уважение к Корчаку не должны мешать исследователям в их критической оценке. Корчак сам настаивал быть по отношению к нему критическим.
«Читая Корчака, — говорил профессор Томкевич, — мы чувствуем, что он пишет о том, что сам познал и пережил. У него все рождалось из рефлексии, из горячего чувства реальной жизни, полной радости и боли, только она могла обеспечить ему живую связь с людьми. Теория и практика у него — это свободная и постоянная связь творческого воображения с реальным миром, связь науки с поэзией. Он единственный среди великих педагогов ХХ века, который ежедневную воспитательную работу с детьми совмещал с творческим вдохновением, находил время писать повести для детей и пьесы для взрослых, руководить популярным журналом, выпускаемым детьми для детей».
В этом отношении Макаренко был ближе всех Корчаку. Макаренко делал важное дело, воспитывая по-социалистически преступную молодежь, совсем не руководствуясь генетической психологией, а только диалектическим материализмом. Среди других современных Корчаку педагогов можно назвать Айхорна, ученика Фрейда, который в голодной Вене 20-х годов занимался преступниками и сиротами, пробуя применить в своей практике теорию Фрейда, считавшуюся в то время революционной.
Сравнивая Корчака с этими воспитателями, мы видим, как далеко он ушел от педагогики культа авторитета и иерархии, от немецкой и советской школ.
Томкевич писал:
«Есть одно различие между Корчаком и этими педагогами: изучая их, складывается впечатление, что опыт их надо перенимать тотчас же... А когда начинаем делать все так, как кто-то из них, замечаем, что чего-то, может, как раз самого главного, и не хватает.
Мы только глубже убеждаемся, как верны замечания Сартра: после эпохи новаторства и революционного подъема наступает эпоха бюрократической серости, застоя. И, в конце концов, приходится признаться, что самое лучшее, что было у великих учителей, уходит вместе с ними: это обаяние их личности, характер, природный ум, уменье руководить людьми, то есть то, чего нельзя передать вместе с творческим наследием.