Корчак часто вспоминал этот чистый ветер, который бывает только над морем. Не знаю, о чем он рассказывал другому врачу на том самом корабле. На снимке Корчак весело смеется и чертит в воздухе руками, изображая ветер. Я не раз видел Корчака, как он рассказывал смешные истории, но что-то не помню его радостно смеющимся. Может, его развеселил вид этой девочки, стоявшей под чистым морским ветром? Для Корчака было важно, чтоб ребенок смеялся и не мешал ему ветер. А жизнь — это ветер. Даже в гетто Корчак вспомнит слова той девочки: «Есть ветер грязный. Я не знала, что есть на свете чистый воздух. А теперь знаю».
Корчак имел в виду чистую атмосферу обычных человеческих отношений. Жить — это дышать чистым ветром. Он нужен детям и всем людям. Такое завещание оставил нам Корчак. Можно назвать его духовно-нравственным и политическим завещанием. Корчак не требовал много — только дышать чистым ветром. Он знал что условия рождают такие чувства, которыми будет проникнута вся жизнь. Они выражаются в поведении и поступках, определяются нашим характером. Условия позволяют слабому стать сильным. Без xopoшиx условий нет прочности и не может существовать человек: доброта, ум, правда, счастье, любовь рушатся и оставляют нас среди праха, пораженных собственным отчаянием. Условия опять ставят нас на ноги, а воля поддерживает жизнь. В поисках новых методов воспитания и самовоспитания Корчак надеялся на честность и справедливость, а также на смелость. Понятно само собой, что человек большой гражданской смелости воспитываетв другом человеке те же самые качества. Корчак не только воспитывал наши чувства — он иx освобождал. Смелость — это не только врожденное бесстрашие. Отсутствие страха иногда свидетельствует об ограниченности воображения. Настоящая смелость — это борьба со своим страхом, когда приходится сталкиваться с несправедливостью. Смелости нужно учиться, а для этого надо освобождать себя от страха, перестраиваться. Смелый человек великодушен и добр. Он не избегает опасности и не ищет ее. Но в условиях гетто все было не так просто. Люди умирали на улицах от голода. Дети безразлично обходили посиневшие трупы других, коченевшие на морозе или распухшие от жары. Корчак это видел. Он писал о том, что делать, какие принимать меры, чтобы дети не умирали от голода. Он испытывал чувства постоянного недовольства не потому, что богатые скупились, а потому, что у него самого были малые возможности. Помню, как он жаловался, смеясь и плача: «Я чувствую себя, как воздушный шар: будто я лечу, унося корзину с людьми, а на самом деле — это меня несет поток воздуха и вот-вот бросит на землю, и я лопну».
Корчак хотел этим сказать, что сначала нужно создать условия, чтоб осуществить замыслы. Дать возможность им осуществиться. Иначе лопнешь, как этот воздушный шар при сближении с землею.
Мы говорили с ним о смелости, честности, правдивости и справедливости и приходили к выводу, что осуществление воспитательных целей зависит от внутренних условий — от политики, системы, государственного строя. Так мы подходили к вопросу, о котором я уже упомянул, а именно — к идейным устремлениям Корчака.
Мне запомнилось одно японское двустишие Иро Кондо, посвященное Корчаку:
Тот ли самый это ветер, который так удивил когда-то девочку на палубе корабля? Без пылинки и песчинки. Чистый, свежий, веявший над морем. По-моему, это тот ветер, который метафорически выражал тоску Корчака по лучшей жизни в условиях несправедливости и бесправия.
Какие условия имел он в виду, когда говорил о плохих результатах своего воспитательного воздействия на детей?
— Видишь, как это страшно, это поражение воспитателя. Мои ребята, которых я учил быть честными и правдивыми, быть собой, теперь должны обманывать, обходить все законы, пусть жестокие, но, однако, законы. Это делается на моих глазах, с моего ведома. Ба, по моей просьбе. Нужно же этот «Дом» содержать. Дать ребятам есть. Одеть девчонок. Помочь и старикам, которых мы здесь приютили. И мои бывшие воспитанники хотят мне в этот помочь. А я им говорю: хорошо. Благодарен. Называю их братьями. Не только они в конфронтации с жестокой действительностью учатся тому, чего не могли предвидеть, но и я в этом принимаю деятельное участие. Гитлеровцы нас к этому склоняют.
Записав эти слова Корчака, я трактовал их как противопоставление народа — системе, немцев — гитлеровцам. И, пожалуй, здесь я не ошибся. Относительно других корчаковских оценок я ошибался. Не понимал его отношения к войне. А в его решении оставаться в гетто я видел нечто мистическое. Его шествие с детьми на Умшлагплац считал подвигом героя, идущего на смерть, а не борьбой до последнего конца, чтоб защитить детей. Я делал ошибку, считая, что Корчак с самого начала предвидел судьбу гетто. Потому я обходил некоторые непонятные мне в таком контексте вопросы, в том числе и главный из них: цель педагогики Януша Корчака как возможность передать нравственные ценности и добродетели современному и последующему поколениям. Занятые перестройкой нашего жизненного уклада, мы по-другому примеряемся сейчас и к воспитательному опыту Януша Корчака: может ли он быть для нас полезным? Под таким углом зрения педагог прочтет эту книжку. Что можно взять у Корчака? Все, но только не для того, чтоб слепо подражать. Корчака нужно осмысливать заново.