Генрик часто убегал из детской. Сначала он немного робел, но это продолжалось недолго. Как только мать уходила с прислугой на кухню, он уже был за дверью и неожиданно появлялся у клумб, где дети поливали цветы. Они настолько уже привыкли к внезапному его появлению, что ни о чем не спрашивали, так как знали, какие были заведены порядки в доме Гольдшмитов. А Генрик это чувствовал, когда виделся с детьми городской бедноты, и потому не любил одеваться, как одевались дети в богатых семьях. Ему было все равно, как были одеты дети, лишь бы можно было с ними играть. Во дворе он мог бегать и прыгать, как все, лежать на скамейке, подолгу смотреть в небо. Иногда мальчишки затевали такую возню, что вмешивались взрослые, и тогда двор пустел, становилось грустно, и Генрик уходил домой. А через час дети снова появлялись, и Генрик слышал, как они играли, но мать не разрешала ему выходить из дома.
Богатство разделяло людей. Генрик сызмальства наблюдал и задумывался над тем, что видел, и так же, как потом его Матиуш, мечтал изменить и улучшить мир, чтобы сделать детей счастливыми.
Вспомнит Корчак о своих детских мечтах в «Дневнике», который начнет писать в варшавском гетто накануне своей трагической гибели:
«Кажется, я уже тогда поделился с бабушкой в откровенной беседе о том, как мечтал о перестройке мира. Ни более, ни менее — только выбросить все деньги.
Как и куда их выбросить и что потом без них делать, я, конечно, не знал, и не следует за это меня осуждать. Мне было тогда пять лет. А вопрос был трудный: что надо сделать, чтобы не было грязных, оборванных и голодных детей, с которыми мне запрещали играть».
В субботу с утра Генрик и Анна были причесаны и одеты, и вскоре вся семья Гольдшмитов отправлялась на Вислу: впереди мать и отец, за ними няня Марья с детьми. Дети сторожа провожали Генрика любопытными взглядами.
Когда Генрик станет известным писателем Янушем Корчаком, то не раз вспомнит о своих детских переживаниях и напишет интересную повесть о государстве детей — «Король Матиуш Первый». Там не будет бедных и богатых, и детям станет все доступно.
«В королевский сад дети придут охотно. Отец Фелека до призыва в армию был столяром и смастерит для них качели.
Дети качались, играли в прятки, в мяч, в пожарных, катались на лодках по королевскому пруду, ловили рыбу. Королевский садовник был недоволен новыми порядками и ходил жаловаться в дворцовое управление, после того как несколько стекол по неосторожности было разбито. Но никто ничего не мог сказать, потому что Матиуш был теперь королем-реформатором и вводил собственные порядки.
Уже был заказан на осень печник, чтобы поставить в тронном зале печь, так как Матиуш заявил, что не желает мерзнуть во время аудиенций.
Когда шел дождь, все играли в комнатах. Лакеи были недовольны, что ребята топчут полы и что им приходится постоянно их натирать. Но так как сейчас меньше обращалось внимания на то, все ли пуговицы на их ливреях застегнуты, времени у них было больше. К тому же раньше они очень скучали, потому что во дворце было тихо, как в могиле. Зато теперь здесь был смех, беготня, игры, в которых нередко принимал участие веселый капитан, а иногда и старый доктор расходился так, что начинал вместе с ними танцевать или скакать через веревочку. Вот это уж действительно было смешно.
Отец Фелека, кроме качелей, смастерил им тележку, а так как у нее было только три колеса, тележка часто переворачивалась. Не беда. Так было даже веселей.
Детям в столице раздавали шоколад: они выходили из всех школ и строились в два ряда на улицах. Ехали грузовики, и солдаты раздавали детям шоколад. А когда кончали раздавать, Матиуш проезжал по всем улицам, а дети ели, смеялись и кричали:
— Да здравствует король Матиуш!
А Матиуш каждый раз вставал, посылал им воздушные поцелуи, размахивал шляпой, махал платком и нарочно вертелся, улыбался, двигал руками и головой, чтобы не подумали, что опять их обманывают и возят фарфоровую куклу.
Но теперь никто так не думал. Все были уверены, что это настоящий Матиуш. Кроме детей, на улицах стояли отцы и матери, тоже довольные, что их дети теперь лучше учились, так как знали, что король их любит и заботится о них».
«Я был ребенком, который часами мог играть один, ребенком, которого не слышали, есть ли он дома, — писал Корчак в „Дневнике“. — Игрушки (кубики) я получил, когда мне было шесть лет, а перестал в них играть, когда мне было четырнадцать.