Фальская не пошла к Корчаку сразу, а долго бродила по коридорам нижнего этажа, с трудом пробравшись сквозь толпу оборванцев, осаждавших дверь в регистратуру, вышла из здания и подошла к тем самым воротам. Позвала сторожа и приказала открыть ей калитку.
Через два дня она постучала в ворота и тем же самым тоном приказала впустить ее. Сторож, покорно кланяясь, открыл калитку. К Зиглеру у нее не было никаких дел. Она прошла через другой коридор в гетто.
Корчак с интересом выслушал рассказ Фальской о Зиглере и добавил, что у этого немца были какие-то осложнения после ранения на восточном фронте и он тайно лечится у Шимона Таненбаума.
— Так что Шимон может рассчитывать на него. У родственницы Шимона дети убежали из гетто. Он боялся облавы, а Зиглер обещал найти детей и спрятать подальше от глаз эсэсовцев.
Фальская приходила в гетто постоянно. Сторож получал иногда от нее недорогие подарки. Она умела их преподносить, чтобы сторож постоянно был чем-то обязан ей и в то же время не думал, что его стараются подкупить.
Однажды Фальская пришла не одна. С нею был модно одетый господин. Она потребовала открыть калитку. Их впустили.
Было жарко. Сторож, медлительный и молчаливый, лениво пил из бутылки, которая выскальзывала у него, как у ребенка, изо рта, и он слизывал сок с волосатых рук. Фальская торопливо осмотрелась. И в этот момент сторож вдруг что-то заподозрил, будто носом почуял опасность.
— Вас я знаю, — заявил он. — А кто этот господин?
— Я же сказала, что этот господин со мной, — сердито ответила Фальская, бросая на сторожа пренебрежительный взгляд.
Сторож не чувствовал себя хозяином положения, однако настойчиво продолжал:
— Ну, так. Я знаю, что вы можете входить и выходить, но этого господина я не знаю.
Положение становилось серьезным: стоило чуть перестараться, и все полетит к черту. Пока же у сторожа не было уверенности, что его обманывают. Иначе позвонил бы в полицию. А если бы узнал, что игра стоит свеч, то правдами и неправдами добивался бы денег от Фальской. Она боялась, что сторож разоблачит их.
Выручила находчивость господина. Он приятельски улыбнулся и добродушным тоном произнес:
— Ax, вот в чем дело! У меня же есть пропуск. Вот он.
С этими словами он сунул руку в карман и достал свой пропуск, выданный на предъявителя городским управлением. Остолбеневший сторож только и успел заглянуть в документ, как Фальская подала на прощание руку.
— Вы не бойтесь! С документами у нас все в порядке.
С этого времени сторож их не задерживал.
Была другого рода опасность: кто-нибудь из арбайтсамта мог оказаться в это время у ворот и поднять тревогу...
Пришло время испытать дорогу в гетто. Лазейку через арбайтсамт условно называли «туннелем». Подпольные газеты писали: «Выход из гетто через туннель». А где этот «туннель», никто не знал. О нем ходили невероятные слухи. Немцы обшарили в этом районе каждое подворье. Ничего не нашли. О «туннеле» знали только два человека: Марина Фальская и Ян Жабинский, директор довоенного зоопарка.
Ян Жабинский пока действовал в одиночку, ему помогала его жена Антонина. Дом в зоопарке был транзитным пунктом между гетто и движением Сопротивления. Через дом Жабинских прошло много народа, бежавшего из гетто. Погибла только Роза Амсель со своей старой матерью. У Жабинских нельзя было долго оставаться, и женщин — мать и дочь — отправили в какой-то отдаленный пансион, а там их выследило гестапо.
29 ноября 1941 года неожиданно умер Шимон Таненбаум. Это известие очень встревожило Марину Фальскую и больше всего Жабинских. Что теперь будет? Зиглер наверняка закроет «туннель». Надо искать новый проход, пока немцы не догадались, что смерть Шимона положила конец побегам из гетто. Они схватят жену и дочь Таненбаума: Леония после смерти мужа слегла, а дочь Ирена болела от истощения. Не так просто было убедить Зиглера сохранить все как есть. Теперь оставалось только поговорить с Корчаком.