18 июля 1942 года был последний спектакль. Гитлеровская цензура запретила постановку. Корчак продолжал бороться и однажды обошел все группы, спрашивая у детей, какое впечатление произвел на них Амаль, герой пьесы.
— Странно сознавать, — признавался Корчак, — что можно лепить из них, словно из воска, все что угодно. Дети забывают про хлеб. Чувствую, чтó можно из них сделать. Но это налагает на меня большую ответственность. Единственные минуты, когда я не чувствую боли, — продолжал он, — это когда занимаюсь с детьми.
Зофья Шиманская описывает, как восприняли дети «Почту» Рабиндраната Тагора на сцене. Они внимательно всматривались в маленького Амаля, прикованного к постели тяжелой болезнью. Амаль задыхался в темной камере, оставаясь без солнца, без материнской ласки. Его успокаивают, обещая освободить. В ожидании свободы Амаль умирает...
Необыкновенно талантливо сыграл роль Амаля маленький Абраша. Вот он успокаивается, когда стражник уверяет его, что скоро придет врач и выведет его отсюда.
— Всегда так, — говорит он, — приходит кто-то, взрослый и умный, и освобождает.
Дети ловят каждое слово Амаля. Они тоже задыхаются в стенах гетто, как этот маленький Амаль, который отчаянно припадает к щелям стены, чтобы посмотреть, что происходит по ту сторону. Как им хотелось вместе с Амалем побегать за белкой на лесной поляне, попрыгать по дорожкам, выкупаться в реке, нарвать свежих цветов. Дети забыли, как выглядят полевые цветы. Напрасно ждут они, затаив дыхание, что вот-вот придет освобождение от короля, принесут от него письмо и Амаля освободят. Дети вместе с Амалем верят в это до тех пор, пока Амаль не умрет, совсем как Матиуш на необитаемом острове. «На его улыбающихся губах показалась кровь. Он закрыл глаза и уже не открыл их больше».
В зале наступила траурная тишина. Никто не хлопал. Корчак, сгорбившись, с глубокой грустью в глазах стоял в темном углу зала и молча прощался со зрителями. Молчание — благодарное признание зрителей. Публика признала — значит, поняла. Образ умирающего Амаля был воспринят ею трагически накануне гибели варшавского гетто.
«Потом мне пожимали руки и что-то пытались сказать по поводу постановки, — напишет Корчак в „Дневнике“. — А я искал глазами режиссера — Эстэру Виногронувну, но она куда-то исчезла из зала.
Все почти роли в пьесе исполняли дети. Особенно трудно было сыграть Амаля и Ангела смерти. У зрителей в глазах стояли слезы».
Игорь Неверли спросил Корчака после спектакля, почему он именно эту пьесу Тагора выбрал для постановки в театре «Дома сирот».
Корчак на это ответил:
— Надо когда-то научиться мужеству, чтобы спокойно встретиться с Ангелом смерти.
Корчак был усталый и сердитый. Это была душевная усталость человека, неожиданно потерявшего то, что ему дорого и мило. Пустота в душе — пустота в целом мире.
Эстэра не появлялась. Ее схватили — в этом не могло быть и сомнения. Что если он не увидит ее больше? Нет, этого быть не может! А как же дети? Они так любили свою Эстэру.
— Я с самого начала не был уверен, — говорил он Игорю Неверли, — что успех спектакля не повредит ей.
Мало кто знал, что «Почту» Тагора запретила играть гитлеровская цензура. Эстэра хотела поставить пьесу Корчака «Сенат безумцев», но Корчак настоял на «Почте» Тагора. Это был спектакль для детей. За это отняли у них Эстэру. Гитлеровцы жестоко отомстили. Корчак искал ее повсюду, обращался в немецкую комендатуру, но старания были напрасны: Эстэры нигде не было. Словно в знак прощания подарила она детям «Почту» Тагора и пропала. Это прощание пугало Корчака. Безрассудный! Зачем он отпустил ее от себя? Корчак вдруг вскакивал и метался, раскаиваясь и досадуя. Он немного успокоился, решив сейчас же отправиться еще раз в комендатуру гетто и постараться убедить там всех, что это он виноват в постановке «Почты», только он. «Найду Эстэру, или пусть меня отправят в гестапо. Пропадать так пропадать вместе».
Корчак бросился было в комендатуру, но у выхода его остановила Стефания Вильчинская. Корчак глянул на нее с тоской, вспылил, готов был шагнуть через порог, но сейчас же овладел собой, опомнился. Ему совестно стало, что он не подумал о детях.
Вернувшись, Корчак повалился в свое кресло. Его клонило ко сну, он вздрагивал, стонал, словно слышал, как Эстэру терзают в гестапо. Он это чувствовал.
Едва забрезжил рассвет, Корчак после обхода больных снова двинулся из дома. Надежда, без которой нельзя было жить, оживила вдруг его. Найдутся влиятельные и сильные люди, которые постараются пробиться к начальству и убедить, что пьеса Тагора не была опасна для могущественного рейха. В ней нет никакой политики, и Эстэра Виногронувна — всего лишь только воспитательница «Дома сирот». До войны она училась на естественном факультете Варшавского университета. Талантливая танцовщица, она с детства мечтала о балете, и все желали видеть ее в будущем знаменитой балериной, а она выбрала другую профессию, считая, что для балета у нее слишком крохотный рост. В «Доме сирот» она руководила танцевальным кружком, помогала Корчаку в его медицинских обходах, делала перевязки и уколы.