«Это не было шествие к вагонам, это была немая демонстрация протеста против гитлеровского бандитизма. Невиданное до этого времени шествие.
Все дети были построены четверками. Во главе шествия шел Корчак, его глаза были обращены к небу, двоих детей он держал за руки. Другую колонну вела Стефания Вильчинская, третью — Бронятовская. У ее детей были голубые ранцы. Четвертую колонну вел Штернфальд из интерната с улицы Твардой.
Это были лучшие дети Варшавы, которые бросали гитлеровским варварам свое презрение».
Так писал Нахум Ремба, свидетель последнего пути Януша Корчака и его детей.
Встреча с прошлым
Прошло много лет, как закончилась война. В Париж, куда съехались ученые и писатели из разных стран мира, чтобы обсудить, как отметить столетие со дня рождения Януша Корчака, приехал также Игорь Неверли. После конференции к нему подошел странный незнакомец.
— Здравствуй, мастер! — произнес он по-французски.
Неверли удивился. Откуда знает его этот пожилой француз?
— Не узнаете, мастер? — спросил он его уже по-польски. — Я ваш ученик Якуб. Тот самый Якубек из «Дома сирот». Помните?
«Я так разволновался, — писал Игорь Неверли в своей книге „Разговор в саду 5 августа“, — что не мог сразу вспомнить. Ведь столько времени прошло после войны. Он пригласил меня к себе. Мы долго вспоминали о тех далеких днях. Я тогда был студентом, а Якуб тем самым хулиганом, который часто приходил к Корчаку держать пари, что не будет больше драться.
Якубу повезло в жизни. Он попал во Францию и стал известным резчиком по дереву. На его изделия большой спрос. Заказы поступают из Англии и даже из Америки. Якуб мог бы открыть порядочную мастерскую, но он предпочитал делать все сам».
Между старыми домами узкая улочка. Она красиво огибала дом, увитый диким виноградом. Здесь Якуб и жил. Окна первого этажа выходили на солнечную сторону. Здесь была мастерская. Неверли принялся было рассматривать причудливые изделия на полках, но Якуб увлек его к аквариуму. Вокруг стебелька собирались золотисто-коричневые шарики-инфузории. Якуб бросил на поверхность несколько паучков. Инфузории съеживались, исчезали в своих собственных чашечках. На дне лежали бесформенные студенистые массы. Они высовывали свои щупальца и хватали паучков. Эти существа ползали без ног, хватали без рук и пищу пожирали, не имея ртов.
...Неверли вспомнил огромный и круглый, как воронка, пруд под Варшавой, таившийся в зарослях ракитника. По краям пруда росли кусты, а середину покрывала зеленая болотная травка. По преданию, на это место упала звезда, и образовалась бездонная пропасть, наполненная темной водой. Якубек пробовал измерить глубину шестами, но еще не выросло в лесу такое дерево, из которого можно было сделать шест, чтобы достать до дна. Тогда он раздобыл от кого-то противогазную маску и погрузился в воду, держась за ракитник. Пруд был похож на волшебное царство, населенное самыми странными существами, какие только можно себе представить. Тут он разглядел тварей, которые плавают посредством волосков. У одного чудовища светились рубиновые глаза на шее. Ножки его, как телескопы, то выдвигались, то скрывались внутри тела. Другое чудовище, с ног до головы одетое в панцирь, следило за ним. Якубек боялся к нему приблизиться: а вдруг это водяной, который живет в пруду? У него крючковатые челюсти, злые выпученные глаза.
Ребята смеялись, уверяя Якубека, что он видел большую лягушку, а водяной в пруду жить не станет.
— На, читай, если не веришь! — Якуб открыл книжку и показал место, где было написано: «Там, где непривычный глаз видит тину да грязь, опытный естественник, как художник, открывает поразительные тайны».
— Какой же ты естественник, если веришь в водяных? — едко заметил Гарри, который был старше его на несколько лет.
— А мастер говорит, что я художник...
— Ты настоящий художник, — сказал ему Неверли, осматривая деревянных чудищ, расставленные на полках.
— Что было бы со мной, если б не «Дом сирот», где трудились доктор Корчак и вы? Я, вероятно, не был бы резчиком.
— Ерунда! Ты остался тем же самым Якубеком. Я только заставил тебя поверить в ремесло, а Корчак научил жить и познавать себя.
Якуб не попал в гетто. 5 августа 1942 года он еще находился в Варшаве. Из гетто стали доходить тревожные вести о том, что людей выселяют из домов и толпами гонят на площадь Гданского вокзала, а там помещают в скотные вагоны и увозят неизвестно куда.