Погасили электричество: не только на кухне, но и во всём нашем блоке. Расселись вокруг стола. Чтобы никто не мухлевал, левую руку кладём на блюдце, а правую - на плечо сидящему рядом.
Потрескивала свеча.
Ленка, наш медиум, стала вызывать дух. Чей, правда, не помню.
Я слышала, как бьётся сердце у моей соседки Светы. У меня холодок пробегал по спине.
И вот дух дал знать о своём появлении: блюдце медленно поползло по линии круга. Пыхнула и погасла свеча. В темноте что-то рухнуло на пол. Послышался звук бьющегося стекла. Но слабонервных не оказалось: никто не закричал, не потребовал прекратить сеанс. Ленка предупредила нас заранее: пикните - дух может разозлиться, и тогда «что будет! что будет!» Узнавать, что именно, как-то не хотелось.
Ленка вновь зажгла свечу и скомандовала:
- Задавайте вопросы.
Свеча погасла потому, что распахнулась форточка. Она же задела вазу с цветами - остались от недавнего дня рождения Светки, - и та разбилась вдребезги.
И мы начали задавать. Разумеется, все хотели знать ответ на самый главный вопрос в своей жизни: когда выйдем замуж и как будут звать суженного.
Дух общался с нами следующим образом: блюдце скользило вдоль круга по часовой стрелке и указывало прокопчённой чёрточкой на какую-либо букву или цифру. Так мы узнавали имена и даты.
Наш собеседник, со свойственной потусторонним существам проницательностью, угадывал и называл нам имена наших нынешних парней и тут же прочил их нам в мужья.
В определённый момент все стали подозревать духа в сговоре с Ленкой, но молчали.
В общем, беседой с духом мы остались довольны. Счастливые, уваренные, что всё предсказанное обязательно сбудется, мы вернулись в комнату и решили на радостях повторить конспекты - как-никак сессия на носу. И когда, наконец, в зубрёжке поставили точку и, облегчённо вздохнув, засобирались спать, Алька спохватилась:
- А про оценки на экзамене мы его так и не спросили ...
Но никого это, похоже, не расстроило.
На сеанс ходила Аэлита БОРИСОВА
"Приходят волхвы" Ирина Валерина, стихотворение
Приходят волхвы: Каспар, Бальтазар, Мельхиор. Приносят дары: золото, смирну, ладан, и воззывает к радости горний хор, но Мельхиор суров, Бальтазар заплакан, а про Каспара лучше не говорить, поскольку своё лицо он в пути утратил. Зачем вы, к чему вы, немые мои цари, стоите понуро в несдержанном снегопаде, и на плечах ваших к небу растут холмы, и пахнут ладони ваши огнём хурмы, не донесённым до рта моего и на этот раз? Смотрят волхвы. Самый юный - зеленоглаз, старый - очами светел, и с глазом вороньим третий: чёрным, как ягода дикого злого тёрна, тусклым и мёртвым, как в срок не взошедшие зёрна. Я раскрываю дверь - заходите, мол, скатертью белой покрою усталый стол, выставлю чашки - прабабкин ещё сервиз. Но Бальтазар и Каспар молча смотрят вниз, а Мельхиор улыбается вдруг светло, точно пронёс Всевышний густое зло мимо него, ни капли не уронив. Солнце благословенной страны олив пляшет в его ладони безумной жрицей. Падает снег, несдержан и вечно юн, где-то поёт незримая Гамаюн, воображая себя то девой, то райской птицей, и этот сон мне долгую вечность снится. Собственно, чем он хуже, чем прочий бред? Тянутся мимо тысячи тысяч лет. Свет, темнота и снова неверный свет... Времени нет, в здешнем чистилище времени тоже нет.
"Крамола" Ирина Валерина, стихотворение
Как звали осла, что доставил Марию и плод её благодатного чрева в укромный покой пещеры, забыто за временем - время всегда идёт лишь только вперёд, без оглядки, и новой эре, по сути, неважно не только, что был осёл, но также и то, что в густеющей мгле свершилось. ... Поскольку всегда выбираешь, из меньших зол всё то, что в остатке, собой и являет милость: отсрочить ли день неизбежный, вложив в уста копейщика слово, достигшее уха труса, сойти ль вертикалью тау (читай, креста) в обмершую плоть назаретского Иисуса, но лучше бы заново миру писать скрижаль и быть самому пусть смертней, но человечней - однако, не время. Двойная ведёт спираль, и данное слово, давно обрамлённое речью, растёт, как растут деревья - от корня вверх, и ширится ропот, как буря в открытом море. Я дал им огонь и агонию, свет и грех, я дал и любовь, что не стала для них опорой. Но это - история. Время идёт вперёд, и в каждом своём движении безучастно - бесспорно, как то, что рождённый любой умрёт, и стоит спешить. Возвратимся же к нашим яслям. Там хрупает сено усталый седой осёл, и шумно вздыхает, и в срок выдаёт лепёшки - а всякий, кто этот пассаж неприличным счёл, не стоит ни в зной воды, ни к обеду ложки. Всё значимо. Всё записано. Всё сошлось. Вот груди Марии полны, и едок, насупясь, пьёт тёплую жизнь, и дороги густых волос спускаются долу. Бесплодна сухая супесь, но в эту минуту и в ней проросло зерно, чтоб стать через годы оливой ли, смоквой - древом. Всё близко, всё въяве - и равно удалено в линейном пространстве от года, что станет первым в исчисленной эре, где время пойдёт назад. Но здесь и сейчас ночь черна, как глаза налима, и спит Вифлеем, и шумит Гефсиманский сад к востоку от стен золотого Ершалаима.