Сброд – самое подходящее слово для местной публики. Ещё возьму несколько, впрочем: стадо, шайка, гниль, дно. Дно болотное, если быть совсем точным, с тиной и илом. Совсем совсем не чета моим гимназистам! Ох, не чета!
Меня представили.
-А чё у него такие щи кислые? – прокомментировал мою задумчивость самый яркий представитель этой популяции. Лицо у него было плоское, белые волосы подстрижены машинкой в одну длину около сантиметра, отсутствовал передний верхний зуб.
–Гена! Мне твоих родителей вызвать?! От отца давно не получал?! – скомандовал директор.
Не самое приятное, но вполне ожидаемое знакомство. Первые парты здесь пустовали, хотя носителей очков хватало. В гимназии всегда шли настоящие сражения за право сидеть за первой партой, самой престижной считалась та, что перед учителем: каждое малое слово можно было ловить из первых уст – бесценная привилегия. Не было её только на уроках Юлия. В его классной комнате все столы были первыми, они располагались полукругом. “Так же было в античной Греции: все ученики могут видеть учителя, а не чужой затылок, и учитель обращается к каждому в лицо” – сказал он на самой первой нашей встрече.
Стоило только серо-зеленому костюму покинуть нас, буйство красок продолжилось.
-Самостоятельное задание. Откройте страницу семь, найдите упражнение шестнадцать и работайте. – безмолвная учительница почти шепотом произнесла в этой палате №6 – Да, вот, держи мой. – обратилась она ко мне и передала учебник.
Совершенно чёрная книга, по которой было видно, что открывали её не часто. Книга была написана мелким шрифтом, без картинок и занимала около шести сотен листов. Упражнение предлагало выразительно прочитать фразы, переписать их в тетрадь, найти мораль и подумать над ней – едва ли знакомое моему новому окружению действие. Быть может, поэтому никто не исполнял учительского наставления. Занятия взамен были выбраны самые разные.
Девочки в большинстве своём смотрели в маленькие зеркальца, расчёсывались, расчёсывали друг друга и смеялись. Была одна в очках за второй партой крайнего к окну ряда, она что-то усердно чертила с помощью линейки, меняя цвета карандашей. Остальные время от времени показывали на неё пальцем и посмеивались чуть сильнее обычного, на что чертёжница не реагировала вовсе.
Учительница, спрятавшись за Гималаями тетрадей, уткнулась носом в какие-то бумаги.
Юноши проводили время куда более активно. На крайнем к двери ряду за последней партой сидел рыжий веснушчатый, за четвёртой (предпоследней) расположились сразу трое: короткостриженый, что прокомментировал моё настроение после появления здесь, по левую руку от него просиживал штаны курносый пышнобровый, хочется сказать “казак”, в нём сразу виднелась горячая кавказская кровь (и как её занесло в эти края?). Справа, как сперва мне показалось, что-то усердно читал очень худой с растрепанными волосами и в очках. Он так сильно наклонял голову для чтения, что подбородок касался грудной клетки. Позже я заметил, что перед этим даже не было книги. За третьей партой, а вернее на самой парте сидел, развернувшись к троице, ещё один рыжий, но уже безвеснушчатый.
Через один стол от них, за первой партой сидел я. Двое рыжих перебрасывали между собой … тапок. Старый желтого цвета тапок. Один кидал и, попав другому в затылок, пригибался, почти прислоняясь лицом к столу. Второй, почувствовав удар, поднимал желтый тапок и сам целил в затылок. “Игра” не отвлекала ни троицу между ними – тапок облетал сверху, ни учительницу.
Четвертая парта в свою очередь была занята следующим: между двумя происходила бессодержательная беседа; носитель очков хранил молчание и держал голову низко опущенной, но стоило выпрямить шею, курносый тут же плевал ему в лицо (тфу!), рыжий безвеснушчатый замахивался и наносил звонкую пощёчину (тщ!), а короткостриженый клал руку ему на затылок и резко возвращал голову в исходное положение со словами “читай бля”. Беседа продолжалась до следующего раза. Механизм был отработан до автоматизма. Пока я не перестал считать, цикл повторился двенадцать раз.
тфу! – тщ! – читай бля.
тфу! – тщ! – читай бля.
И так ещё десять раз.
“Игра” могла продолжаться бесконечно долго, если бы тапок (что может быть тупее, чем кидать друг другу в затылок тапок?!) случайно не изменил траекторию. Видимо, один из рыжих приложил большие усилия, чем нужно, и тапок полетел на учительский стол. Он врезался в одну из гор бумаг и повалил её на пол. Сказать, что я был напугал – не сказать ничего. Моё маленькое сердце почти остановилось. “Что же сейчас начнётся?” – думал я – “первый день, и сразу такое”. Однако мое мнение о местной дисциплине было лучше, чем она того заслуживала. Учительница замерла; самый яркий представитель, тот, кого директор назвал Геной, встал, подошел к её столу и с полным спокойствием, будто так и надо, кинул тапок в провинившегося рыжего через весь класс. Учительница нервно продолжила писать, девочки даже не обратили на это внимание. Только носитель очков поднял голову посмотреть на представление и быстро опустил, когда Гена стал приближаться обратно к своему месту.