Зато Слава всегда был рад моему приходу, он улыбался, махал мне рукой и приветствовал, увидев меня из-за угла за десяток метров. В машине мы не часто разговаривали, но иногда Слава рассказывал армейские истории, чем напоминал мне другого петербургского соседа. В машине всегда пахло сигаретами и лимоном, кожуру которого Слава жевал, чтобы перебить запах перед приездом в школу. В тот день мы ехали необычным путём.
-Надо в мастерскую показаться, – сказал он, доставая из пакета на кресле лимонную корку, – там что-то под капотом жжжжухает, – Слава посмотрел на меня – ну, дребезжит, знаешь?
Я кивнул, хотя совсем не понимал, как он отличает какое-то дополнительное неправильное "жжжжуханье" от непрекращающегося шума гаек и болтов во время движения этой рухляди, этого гроба на колёсах.
-А ты давно куришь, Слав?
–Лет с твоих, наверное. Вредно говорят, правда, но меня отче приучил, а в те времена ещё не знали, что вредно, а что нет. А теперь уж бросать вредно. Да я и не верю во всё это, – он поднял вверх указательный палец, словно вывел выдающуюся идею – кто от природы хлюпенький-хиленький, тому и дышать опасно, а мне-то что.
– Дай сигарету.
–Что? – Слава немало удивился.
–Сигарету. Дай. Пожалуйста. – я повторил с дополнительным упором на каждое слово.
Он немало удивился и во второй раз. Придерживая руль одной рукой, Слава достал из внутреннего кармана пачку, которая даже на расстоянии, с приоткрытыми окнами источала ядрёный запах табака, и протянул мне одну белую палочку. Я видел не раз, как мой сосед курил, и попытался таким же образом положить эту палочку между указательного и безымянного пальцев, но, конечно, со стороны это выглядело неуклюже. Слава подал мне тяжелую синего цвета, с оттиснутым на металле рисунком корабля и надписью "ЗА ОТЕЧЕСТВО" зажигалку.
Мамочка моя! Что дальше со мной творилось – настоящее сумасшествие. Я тысячу или несколько тысяч раз вспомнил в ту первую секунду после поджигания сигареты завет моего отца – всегда резко отказывать на предложение покурить. Яд табачного дыма по-настоящему отравил непривыкшее сознание ребенка, и, если бы рядом никого не было, в уверенности могу сказать – всё закончилось бы обмороком. Хорошо, что рядом был Слава, он не теряя ни минуты, забрал у меня изо рта сигарету, аккуратно двумя пальцами потушил и вложил её обратно в пачку. Он посмотрел на меня с полминуты жалеющими глазами, тяжело вздохнул:
-Не надо тебе это … правду всё-таки говорят, что вредно. – Слава похлопал меня по плечу, а я отвернулся и в странном состоянии полужизни пустым взглядом уткнулся в дорогу.
Она казалась бесконечной, она была выраженно контрастной – черная полоса асфальта, окруженная двумя бесконечными белыми пространствами снега слева и справа, ни домика, ни деревца, ни даже дорожной разметки, которая могла бы оттенять этот мертвый пейзаж или придавать ему объём.
Грохот машины мои уши перестали слышать, ровно как и Славины байки о том, как он гулял на проводах в армию. Всё оказалось в тумане на заднем плане эхом. Вспомнилось заново всё: человек в черном пальто, постучавшийся в дверь, письмо, которое он передал отцу. Их с мамой долгий разговор. И её и его слёзы. Моя болезнь, наш отъезд из моего города. Эта треклятая нефть, эта жилплощадь, тот сосед, этот сосед. Неприкрытые школьные идиоты, несравнимые с моими гимназистами, но постоянно невольно сравниваемые. Гаражи, фонари, дорога…
Катастрофа.
-Еёё…тв....мать!!! Ты что творишь!!! Господи помилуй!!
Нас начало бросать в разные стороны, сигареты рассыпались, смешались с лимонными корками, которые тоже рассыпались. Дверь одна открылась, потом сильно захлопнулась, зеркало заднего вида осколками осыпало нас. По лобовому стеклу резко, как ящерица в траве, пробежала трещина, а по Славиному лицу медленно, как мед или абрикосовое варенье стекает с ложки, стекала алая полосочка к. Всё после того, как я прыгнул на руль.
Разные времена приносят разные истории. Такая одна произошла в Январе.