– Сейчас не время думать о спасении души. Давай поскорее избавимся от этого груза!
В это время сверток в их руках изогнулся, послышался сдавленный стон. Судя по размерам свертка и раздавшемуся голосу, негодяи собирались утопить женщину. Мансур пошел следом за мужчинами, на ходу вынимая саблю. Они не видели янычара и быстро шли вперед по огромному причалу. Кое-где на водной глади покачивались привязанные к столбам лодки, но кругом не было ни души.
Мансур тихо свистнул сквозь зубы, и мужчины резко обернулись. У обоих был испуганный, вороватый взгляд. Мансур молча показал им саблю, потом кивнул на мешок, который они только что опустили на землю. Он ожидал, что незнакомцы сдадутся или примут бой. Его устраивало и то, и другое. Он зарубил бы их с холодным сердцем и столь же спокойно мог дать им убежать.
Мужчины замерли. У одного из них был кинжал, но они, признав в Мансуре янычара, побоялись с ним связываться.
– Я вас отпущу, – сказал Мансур, – если вы отдадите мне вот это!
Он указал на сверток острием сабли.
Муса согласно кивнул и дернул Орхана за рукав. А тот вдруг с силой толкнул мешок ногой, и он с громким плеском разбил темное зеркало воды, а через мгновение скрылся в глубине.
Мансур тотчас прыгнул следом. Он не знал, глубоко там или нет, и не слишком надеялся на то, что ему удастся найти зашитую в мешок несчастную женщину и вытащить ее на берег. К счастью, молодой янычар набрал в легкие много воздуха и достаточно глубока нырнул. Ему повезло: он достал до самого дна и почти сразу наткнулся на что-то большое и мягкое. Хотя в воде тело весило значительно меньше, Мансур понял, что не сможет его вытащить, не освободив от груза. Янычар вынул из-за пояса нож и рассек ткань. Булыжник вывалился в воду. Тогда Мансур поднял тело, вынырнул на поверхность и огляделся. Молодой воин решил отплыть подальше – негодяи могли поджидать его на причале.
Женщина была без чувств; впрочем, было бы хуже, если бы она начала вырываться, пытаясь оказать ему сопротивление. Мансур надеялся, что она не успела нахлебаться воды. Он с трудом доплыл до берега и выполз на камни, задыхающийся, обессилевший, мокрый.
На горизонте ширилась розоватая полоса. Казалось, чья-то гигантская рука приподнимает темный покров неба, давая пробиться свету. Дул легкий ветер, по начавшей светлеть воде пробегала чуть заметная рябь. Причал темнел вдали; похоже, там никого не было. Берег тоже был пуст, и Мансур немного успокоился. Слегка отдышавшись, он повернулся к женщине и заглянул ей в лицо.
Нечто похожее чувствуют люди, внезапно испытавшие сильнейший ожог. Мансур отпрянул; ему почудилось, будто в сердце вонзилась стрела. На мгновение в глазах потемнело, а потом перед ними заплясали огненные искры. Охваченный дрожью, он упал на землю и громко застонал. Потом вскочил и прильнул ухом к груди девушки. Она дышала, она была жива!
Высокий лоб, впалые виски, длинные ресницы, мягкие как шелк волосы, черты лица – словно изваянные резцом искусного мастера… Она была прекрасна, и Мансур, наконец, мог позволить себе совершить то, чего просило раненое сердце, желали истомленное тело и измученная душа. И он это сделал: наклонился и поцеловал девушку в лоб, щеки и губы. И в ту же секунду почувствовал, какой безрассудной и сильной любовью ему суждено было полюбить.
Янычар готов был пересчитать все звезды на небе, лишь бы в глазах очнувшейся и увидевшей его черкешенки не было ненависти, так поразившей его в прошлый раз. Еще никогда прежде Мансур не испытывал чувств, в плену которых ему бы хотелось сгореть дотла. Ему не было страшно, потому что он знал, как велика и сладостна будет награда. Если Аллах совершит еще одно чудо. Если свершится невозможное.
Мансур осторожно поднял девушку на руки и, напрягая все силы, побежал наверх, в город. Нужно было как можно скорее отнести ее в тепло, переодеть, согреть и уложить в постель. Янычар забыл обо всем, даже о том, что ему давным-давно пора возвращаться в казарму. Внутренним взором он видел сияние звезды, перед которой меркло все на свете.
Не подумал он и о том, где ребенок черкешенки, жив ли он.
Стамбул просыпался. Тянувшиеся по земле тени были легки и прозрачны, по небу разливались нежные краски зари. Они красили в розовый цвет стены и купола дворцов, золотили верхушки минаретов, с балконов которых раздавался заунывный, завораживающий душу призыв муэдзинов.[21]
Когда время молитвы прошло, улицы начали оживать: появились верховые, принялись раскладывать свой товар лавочники, тащившие огромные заплечные корзины сейяры[22] оглашали квартал громкими криками, привычно суетились разносчики молока и йогуртов,[23] водовозы везли на своих осликах наполненные водой меха. На волнах залива величаво покачивались опутанные канатами, сияющие ярко начищенной медью и белоснежными парусами корабли.
Мансур пропустил утреннюю молитву, но его не мучила совесть. Его терзал страх от мысли, что он опоздает и не успеет оказать девушке необходимую помощь. В том, что эта помощь необходима, молодой человек не сомневался: тело черкешенки заледенело, и она едва дышала.
Янычар вломился в первый же дом, сопровождая свое появление лихорадочными и сбивчивыми объяснениями. Напутанные хозяева, сапожник и его семья, поняли, что лучше подчиниться требованиям воина. Мансур не пожелал, чтобы девушку унесли на женскую половину дома, он хотел быть с ней, и потому черкешенку уложили в беседке. Мансур без колебаний снял с девушки мокрую, изорванную одежду и тут же заскрипел зубами – не оттого что его сразил вид ее прелестей: тело черкешенки было покрыто синяками и ссадинами, запястья и щиколотки изрезаны веревками.
Жена сапожника красноречивым взглядом попросила Мансура выйти, после чего растерла руки и ноги Мадины смоченным в горячей воде полотенцем, а когда девушка, наконец, пришла в себя, напоила ее теплым молоком и смазала раны целебной мазью.
– Кто это сделал? – Спросил сапожник, нервно теребя жидкую бородку.
– Не знаю, – твердо произнес Мансур. – Какие-то люди бросили ее в воду. Я увидел это, вытащил девушку и принес к вам. Прошу вас ненадолго оставить ее у себя.
Мужчина медлил. На девушке была дорогая одежда; может статься, что эта несчастная – неверная жена какого-нибудь важного человека, который имел право ее наказать. В то же время сапожник боялся гнева янычара, в синих, как море, глазах которого ему почудилась искорка безумства.
– Мы бедные люди, и нас некому защитить, – с нерешительной улыбкой промолвил сапожник.
– Я хорошо заплачу. Мне нужно найти жилье, а потом я заберу девушку.
Мансур был рад тому, что кожаный мешочек с деньгами остался при нем, что его не ограбили, когда он в беспамятстве валялся на берегу.
Ему позволили войти в беседку. По каменному полу брызгами рассыпались солнечные блики, в светящемся воздухе парили пылинки. Девушка лежала, бессильно вытянув руки вдоль тела, укрытая теплым одеялом. Мансур осторожно присел рядом. Он удивился тому, насколько глубокие чувства может вызывать человек, когда ты просто смотришь ему в лицо. У нее были удивительные глаза, глаза человека, в душе которого – целый мир, человека, который познал глубокое горе, и это горе вопреки всему не лишило его надежды.
Она произнесла тихим голосом, полным горячего волнения и острой тоски:
– Где Ильяс?
Мансур вмиг почувствовал, как сердце кольнула ревность.
– Кто это?
– Мой сын.
Только тут он вспомнил о ребенке.
– Не знаю. Его не было с тобой.
– Да. Ильяс остался там, в доме того ужасного человека, которого я чуть не убила.
Мансур вздрогнул, подумав о кинжале, который вложил в ее руку.
– Попытайся спасти его. – Голос черкешенки звучал почти умоляюще. В ее глазах не было ненависти, только бездонная печаль. – Принеси его мне. Без Ильяса мне не жить!
23
Йогурт – традиционное турецкое кушанье. Приготовлялось на основе свернувшегося молока коров, буйволиц, овец и коз.