Женщина решила молчать.
Глава VIII
1681 год, аул Фахам, Кавказ
Приближаясь к аулу, Ильяс видел множество людей: они строили террасы для новых посевов, выносили щебень, который скатился со склонов, насыпали землю. Кое-где среди голого камня виднелась скудная растительность, а иногда взор различал в складках и изгибах горных пород нечто, напоминающее тропинки, скорее пригодные для коз, чем для человека. Некоторые скалы стояли так отвесно, что на них было страшно смотреть. В этих краях как нигде чувствовался разгул ветров, по сравнению с коим кропотливый труд человека был почти незаметен.
Хотя старания живущих здесь людей были тяжелыми и бесконечными, юноша завидовал черкесам. Они были так далеки от войны…
Ильяс вспоминал последние сражения на Буге и Днестре, когда османские воины испытали страх перед своим противником. Не хватало артиллерийских орудий, а те, что имелись, были плохого качества. Оборонительные сооружения и сторожевые посты отсутствовали. Командование было на удивление бездарным. В результате армия все больше напоминала сборище плохо организованных, необученных людей, не знающих, что им делать, кого слушаться и куда идти. Потери в живой силе были огромны.
За минувшие годы Ильясу пришлось повидать немало недоверчивых, мрачных, изнуренных людей с печатью невысказанного гнева, ужаса и ненависти на лицах. Юноша не понимал, почему Мансур посвятил свою жизнь войне. Он плохо представлял, как можно любить мир, который состоит не из тишины, закатов, шороха трав и мирного труда, а из боли, крови, бряцанья оружия, яростных криков и смерти.
В дни похода Ильяс не раз вспоминал слова Эмине-ханым, некогда обращенные к его отцу: «Вы не из тех, кто может усовершенствовать мир. Вы сокрушаете все, что попадается под руку, и победоносно идете вперед. Дух разрушения плохо уживается с любовью к созиданию. Как и с пониманием, что есть истинная красота». На войне Ильясу говорили другое: «Мы создаем нечто нерушимое, что простоит века, о чем будут говорить и помнить тысячи поколений». Речь шла о великой Османской империи, которая должна была стать своеобразной заменой бессмертия.
Теперь почти все земли, завоеванные под предводительством предыдущего визиря, были потеряны: турки отказались от претензий на Украину, подписали мирный договор с русскими и вывели свои войска. Многие дальновидные люди предрекали начало заката великих османских завоеваний.
Ильяс, один из самых молодых воинов, храбро сражался и не посрамил звание янычара. Обратно войско возвращалось другим путем, однако юноше было позволено оторваться от общей массы и отправиться на Кавказ, чтобы он мог навестить своих родных. Усилием воли Ильяс поддерживал в себе уверенность в том, что они живы и здоровы и что через пять лет разлуки он, наконец, сможет их обнять.
Молодой человек спустился к прозрачной, как хрусталь, реке и умылся, а потом направился в сторону усадьбы, где некогда родилась его мать.
Стоял полдень, было довольно жарко. Высоко в небе проплывали легкие облака, скалы, отполированные ветрами, казались почти белыми. Двор был чисто выметен, на ограде сушились пестрые ковры. Под кровлей сакли прилепилось множество ласточкиных гнезд.
Ильяса встретила Хафиза. Удивительно, но она его сразу узнала и тут же обняла как родного, привлекая не просто к телу, а к сердцу.
– О Ильяс! Ты жив, ты вернулся! Входи же, входи! – Юноша смутился. От Хафизы пахло чем-то домашним – то был надежный, родной запах, запах уюта. Ильяс испытал странное чувство. И прежде бывало, что случайно принесенный ветром аромат вызывал в его душе воспоминания о чем-то давно потерянном. Но сейчас ощущения были другими. Ильяс наслаждался яркостью настоящего. К нему будто вернулось что-то очень дорогое и близкое.
– Отец жив?
– Да, да! Твой отец выздоровел, и они с Мадиной уехали в Стамбул. Правда, от них давно нет вестей, но я уверена, что у них все хорошо:
У Ильяса отлегло от сердца.
– Он смог встать на ноги?
– Да. Это все Гюльджан. И твоя мать – она все время была рядом с ним.
– Не знаете, отец оставил службу?
– Мне кажется, да, – ответила Хафиза.
Ильяс не знал, огорчаться ему или радоваться. Он спросил:
– Где Хайдар?
– Твой брат скоро вернется.
Хафиза усадила внука на подушки, расстелила на низком столике скатерть, как для дорогого гостя, и стала усердно потчевать его жареной бараниной с медом, просом со сметаной, буйволиным каймаком и сладкими пирожками. Пока он ел, она рассказывала о себе, о Хайдаре, о жизни в ауле. Потом попросила внука поведать о том, как он прожил те пять лет, что они не виделись.
Ильяс говорил легким звенящим голосом, и это лишь сильнее выдавало отчаяние, которое сжимало его сердце. Хафиза улыбалась с нежным смирением и время от времени ласково, ненавязчиво поглаживала его руки. Она знала: в этом случае слова не помогут. Женщина чувствовала молчаливую благодарность Ильяса и думала о том, что, если человек принимает ласку, значит, его душа не ожесточилась.
Вернулся Хайдар, и братья обнялись. Хафиза не могла смотреть на них без слез. Ильяс выглядел как настоящий мужчина. Хайдар тоже сильно вытянулся и повзрослел. Они сели за стол и неспешно вели беседу, иногда смеялись.
– Ты поживешь у нас? – Спросила Хафиза.
– Разве что несколько дней. Хочу поскорее попасть в Стамбул, а путь неблизкий.
Внезапно Хайдар произнес:
– Я подарю тебе коня. Его зовут Hyp.
Хафиза удивилась. Хайдар очень любил этого коня и без конца восхищался его проворством, силой и ловкостью. Он утверждал, что на Нуре можно ездить с закрытыми глазами: никогда не соскользнешь с тропы и не упадешь в пропасть! Жеребец был неприхотлив и вынослив, с цепкими копытами, незаменимый в горах. И все же Хайдар решил подарить четвероногого друга своему старшему брату, которому предстояла долгая дорога.
Юноша повел Ильяса в конюшню и показал гнедого скакуна.
– Я не могу принять такой великолепный подарок, – промолвил Ильяс.
Хайдар улыбнулся, потом опустил ладонь на плечо брата и, глядя ему в глаза, вложил в руку уздечку.
– Возьми. Пусть он сослужит тебе хорошую службу. Позже он с гордостью рассказал о том, как недавно начал разводить пчел в ульях-плетенках, которые сделал из ивовых прутьев, и теперь торгует медом и воском. Его глаза радостно блестели. Ильяс видел, что брат искренне счастлив в этом краю и не мечтает о другой жизни.
– Жениться не собираешься? – Спросил Ильяс.
Хайдар покраснел.
– Мне нравится одна девушка… Но Хафиза говорит, я еще молод… Пройдет три-четыре года, тогда можно будет сыграть свадьбу. А у тебя есть невеста?
– Я – янычар. Нам запрещено создавать семьи.
– Как же твой, то есть наш отец?
– Полагаю, он оставил службу и больше никогда не будет воевать, – ответил Ильяс, после чего спросил: – Скажи, человек, который столкнул нашего отца в пропасть, жив?
– Дядя Айтек? Да.
Глаза юноши сузились и потемнели.
– Ты не пытался ему отомстить?
– Нет, – растерянно произнес Хайдар и добавил: – Я понял, что мать и отец не держат на него зла. Айтек и его семья – наши родственники. Тетя Асият время от времени заходит к нам… Я даю ей мед.
Ильяс усмехнулся и положил руку на эфес сабли, с которой не расставался ни днем, ни ночью. Последнее время юноша редко высказывал свои желания вслух, и случалось, когда он гнал от себя мысли о доверии и согласии между людьми, гнал, едва они начинали назревать в недрах разума. С некоторых пор в Ильясе угадывалась некая воинственная сила, но он усилием воли умел подчинять ее себе, сдерживать и скрывать, не позволяя агрессивности вырваться наружу.
– Покажешь, где он живет?
– Зачем? Уж не хочешь ли ты…
Хайдар смотрел с заметным испугом, и Ильяс покривил душой.
– Нет. Просто желаю взглянуть ему в глаза! – Хайдар пожал плечами.