Отдельно хотелось бы высказать нашу благодарность Д. Селиверстову, Н. Гурову, А. Томсинову, А. Юшкевичу, К. Козюренку и К. Нагорному, а также читателям моей странички в «Живом Журнале». Без вашей поддержки, вашего участия, советов и комментариев эта книга выглядела бы иначе и не скоро обрела бы законченный вид. Отдельная благодарность и компании Google, благодаря которой были размещены в Сети многие редкие и ранее труднодоступные издания материалов и документов, так или иначе связанных с историей русского военного дела, и теперь можно работать с ними, не выходя за пределы родного дома. И, конечно же, нельзя не сказать о той глубочайшей признательности нашей супруге Т. Пенской, неизменно поддерживающей нас во всех наших начинаниях и обеспечивающей нам надежный тыл. За все трактовки и интерпретации, кроме оговоренных, и, само собой, за конечный результат, автор несет полную ответственность, но, прежде чем вы, уважаемый читатель, перевернете эту страницу, вспомните крылатую латинскую фразу — Feci, quod potui, faciant meliora potentes[5]! На этой ноте мы и закончим авторское вступление и перейдем к делу.
Введение
По старой доброй, устоявшейся в веках традиции исторические сочинения принято начинать с историографического обзора и характеристики использованных источников. Не будем и мы отставлять в сторону эту традицию, почему наше разыскание о стрельцах мы также начнем с обзора существующей исторической литературы с последующей характеристикой основных использованных нами источников.
Историография проблемы
В русской исторической литературе история стрельцов была, есть и, очевидно, еще долго будет теснейшим образом связана с покорением Иваном IV Казани и реформами конца 40–50-х гг. XVI в., обычно именуемыми (не без помощи со стороны князя А.М. Курбского) «реформами Избранной рады». Это и немудрено, ибо учреждение стрелецкого войска и его боевое крещение было связано с русско-казанской войной 1545–1552 гг. и с тем «устроением» Русского государства, которое происходило в начале правления Ивана IV (и которое в известном смысле было продолжением политики, начатой еще в правление вдовствующей великой княгини Елены Глинской в малолетство Ивана). Именно так, к примеру, в связи с «казанской историей», и появляются стрельцы на страницах «Истории Российской от древнейших времен» князя М.М. Щербатова[6], который, кстати, делает любопытное замечание, предваряя свой рассказ о взятии Казани. «Должность историка понуждает меня, — писал он, — прервав на малое время продолжение повествования (о 2-й осаде Казани Иваном IV. — В.П.), учинить некоторый размышления о тогдашнем воинском искусстве, а паче в разсуждении брания градов». До того, как «сила селитры, смешанной с серою и с углем, что порохом называем, позната была», продолжал он свое рассуждение, «единыя рукопашныя оружия и стрелы употреблялися во бранех», и «превосходство силы и проворства в воинах решало часто победу», почему и брались города «взлажением по лестницам, или привалами учиненными к стенам; а редко в наших северных странах доходили до сего искусства, знаемого уже римлянами, чтобы стены подрывать и падением оны отверсть себе проход во град». Изобретением же огнестрельного оружия правила осады и взятия городов, продолжал свою мысль Щербатов, переменились. «Великия громады пушек приволакивали к стенам градским, и ими поражали оных; а тогда же по приличности между туров разставленые пищальники избивали людей, стоящих на стенах». И хотя первые пищали, замечал князь-историк, были «непомерныя длины тихо заряжаемы» и «с великою мешкотою огонь производили», однако ж «как всякой выстрел старалися прицелившись делать, и длинность орудий учиняла, что в великом разстоянии могло убивати», тем самым создавая штурмующим колоннам возможность взобраться на стены неприятельской крепости[7].
Любопытны рассуждения, показывающие ход мыслей автора и его попытку разобраться в сущности изменений в способах ведения осад с изобретением огнестрельного оружия (и как он представлял себе тактику стрельцов и пищальников во время осады крепости). Однако, констатировав на страницах своего сочинения появление стрельцов в 1551 г., Щербатов не стал продолжать свои изыскания в этом вопросе дальше. Впрочем, собственно говоря, такую задачу перед собой он и не ставил. Напротив, «Колумб российских древностей» и «последний летописец» Н.М. Карамзин в своей «Истории государства Российского», в отличие от Щербатова, говоря о стрельцах, попробовал сделать исторический экскурс относительно их появления. Он отмечал, что Иван Грозный вскоре после взятия Казани мог вывести в поле до 300 тыс. рати, конной и пешей. Пехотинцы, «именуемые стрельцами и вооруженные пищалями, избирались из волостных сельских людей, составляли безсменную рать, жили обыкновенно в городах и были преимущественно употребляемы для осады крепостей». И далее он указывал, что это «учреждение приписываемое Иоанну, по крайней мере им усовершенное» и в сноске дописывал: «Уже при отце его, В.К. Василии, брали с городов пищальников, которые были то же, что и стрельцы»[8]. Т. о., Н.М. Карамзин выводил стрельцов из пищальников времен Василия III. Критик Карамзина, талантливый и въедливый историк Н.С. Арцыбышев, ныне, к сожалению, забытый, также склонялся к тому, чтобы полагать стрельцов преемниками пищальников [9].
6
См.:
8