Во сне, который он видел следующей ночью, янычары подъехали настолько близко, что уже можно было ясно расслышать их рубленые гортанные выкрики и даже рассмотреть узоры на замысловатых уздечках коней. На ногах у всадников были сапоги из мягкой кожи с острыми металлическими шпорами, которые они глубоко вонзали в бока взмыленных скакунов. Снова задул ветер, неся с собой озноб отчаяния, и в двадцатый или тридцатый раз Фарлоу проснулся с воплем смертельного ужаса.
Я пытался успокоить своего друга, как только мог, но после нескольких часов тщетных усилий все же вынужден был покинуть его до следующего посещения. К сожалению, в этот день Сондквиста не было в клинике и мне не удалось побеседовать с ним, хотя он, вероятно, смог бы убедить меня в возможности благоприятного исхода всей этой истории.
Но так или иначе, со временем я стал замечать, что постепенно и сам склоняюсь к тому же заключению, которое повергло Фарлоу в состояние крайней меланхолии, а именно: что развитие его снов — процесс совершенно неизбежный, и как-либо изменить или остановить его, а значит, и предотвратить наступление вполне определенного исхода, абсолют-
но невозможно. Но что это был за исход, никто из нас, кроме разве что самого Фарлоу, не мог даже предположить. О последующих событиях я узнал из дневника моего друга, который он вел последние месяцы. Приведенный ниже отрывок, сложенный мною из отдельных кусочков, относится ко времени, следующему как раз за моим посещением. В этот период Фарлоу пытались лечить шоковой терапией, причем довольно интенсивно, и в результате днем он становился замкнутым и отрешенным, каким раньше бывал лишь по ночам, когда ему не удавалось заснуть. Сондквист был сильно обеспокоен его состоянием, но продолжал держаться учтиво и не подавал никакого вида, что существует серьезная опасность. Курс лечения должен был прервать навязчивое повторение снов и впоследствии рассеять их совсем. По крайней мере так я, не будучи специалистом, понял это из дневника Фарлоу. Помимо всего прочего в его записях было много размышлений о разного рода метафизических проблемах, которые для меня оказались непонятными, и поэтому я пропускал те страницы, на которых он предавался рассуждениям о законах природы и строении вселенной.
В результате лечения развитие снов удалось несколько приостановить. Во всяком случае, если раньше Фарлоу видел свои кошмары по три раза в неделю, то теперь они стали являться не чаше одного раза. Таким образом, исход этой странной «болезни» был несколько оттянут по времени, но ни разрушить, ни как-либо изменить по содержанию сны, столь сильно омрачавшие сознание моего приятеля, никакое лечение не было в силах.
Большую часть времени Фарлоу был свободен от медицинских процедур. В такие часы сон валялся полностью одетый на маленькой железной кровати и смотрел в потолок, прислушиваясь к голосам птиц, доносившимся из сада. День за днем он слушал, как течет кровь в его жилах, и уже мог даже различать оттенки пульса В разных частях тела. Каждой клеточкой своего организма Фарлоу сознавал, что живет, он почти что чувствовал, как растут ногти на его ногах под носками. Хорошо знал он также, сколь много еще может дать миру в области научных исследований. И с этим полным ощущением кипевших в нем жизненных сил в свои сорок девять лет он ясно понимал, что его страстная жажда жизни и дальнейшего творчества на поприще науки едва ли будет утолена. Эти тяжкие мысли не оставляли его ни на минуту, и с ними смешивалось жгучее желание стряхнуть с себя черное облако неизбежной судьбы, полностью заслонившее горизонт уже не только в снах, но и в реальной жизни.
В одной из последних дневниковых записей Фарлоу я нашел следующие слова, подчеркивающие его трагическое знание предстоящего: «Эти лица, эти страшные, жестокие лица! И эти глаза! Если Сондквист ничего не сделает, они
скоро настигнут меня. И это будет конец…»
Конец наступил раньше, чем можно было предположить. Во всяком случае, даже для меня случившееся явилось большой неожиданностью. Уехав на время по служебным делам, я не мог навещать Фарлоу целую неделю. Когда же я, наконец, позвонил в Гринмэншен, чтобы справиться о своем друге, старшая сестра отвечала как-то уклончиво и односложно и в конце концов посоветовала переговорить с дежурным врачом. Тот, в свою очередь, тоже отказался от разговора и попросил меня перезвонить Сондквисту. Но Сондквист был очень занят и не смог подойти к телефону. Поэтому в конечном итоге я так ничего и не узнал. Тогда я решил поехать в клинику лично.