– Один из догматов нашего учения – это совершенная искренность чувств (ихлас) и честность (сидк) во всех поступках, – с достоинством заметил Камал уд-Дин. – К этому призывал еще Хамдун ал-Кассар. Как же мы будем учить своих мюридов лицемерию?
Хайр уд-Дин поморщился. При чем тут лицемерие?
– Хамдун ал-Кассар принадлежал к школе маламатийа, – иронически заметил ибн Ариф, – к «людям порицания», которые должны были скрывать свой образ жизни и свои взгляды, и потому в совершенстве владели искусством халват дар анджуман («быть в одиночестве, находясь в обществе»)...
– Но почему они скрывали? – тут же набросился на него Камал уд-Дин. – Почему? Поистине, ал-Мухасиби, создав движение ал-маламатийа, понимал его как протест против показной набожности, против внешней обрядности, за которой не стояло истинной веры! Потому он так тщательно анализирует лицемерие (рийа). Он призывал к крайней осмотрительности в различении дозволенного и запрещенного, к отказу от покровительства сильных мира сего и к такому воздержанию (зухд), в котором отказываешься от любования своей «святостью», чрезмерным аскетизмом, от гордости успехами в аскетизме...
– Да, отказаться, – с той же иронией уколол его ибн Ариф, – и от «святости», и от гордости, вплоть до великолепного аз зухд фи з эухд («воздержание в воздержании»), когда дервиш воздерживается уже от самого воздержания, изживает само желание воздерживаться... Недаром Ал-Худжвири не считал маламатийя суфийской школой. И великий Джами не относил к суфиям ни маламатийа, ни каландарийа...
– Но Омар ас-Сухраварди считал, что маламатийя – суфии, и суфии наиболее честные и искренние в отношении к Аллаху... Да и Ал-Худжвири признавал сходство с суфийскими ряда их положений...
Хайр уд-Дина забавляла эта перепалка, но он решил положить ей конец.
– Внимание и повиновение! – отдал он воинскую команду, и оба шейха выпрямились, словно заслышав звук боевой трубы. – Вы спорите о том, что давно решено. Принцип такыйя – «благоразумное сокрытие веры» – остается в силе. Мои воины должны знать его и владеть им! Но вы правильно поняли свои задачи, и я вас благодарю! И жду от вас в ближайшие дни конкретных предложений. Кроме того, прошу заметить себе вот что...
Он помолчал, подыскивая нужные слова.
– Этим воинам так или иначе придется столкнуться с разрушительными философскими идеями зиндиков , рядящихся в суфийские одежды. Они широко расползлись по миру, их можно слышать от торговца кебабом в чайхане, от погонщика верблюдов на базаре, от огнепоклонника из харабата ... И мои воины должны быть готовы к этой встрече; так горцы Кавказа колют своих красавиц-дочерей щепками, смоченными в гное оспенного больного, чтобы тех миновала оспа, лицо осталось бы чистым и им удалось бы попасть в гаремы владык мира, как о том пишет мудрейший Абу Али Ибн Сина в «Китаб аль-Канун фи-т-Тиб» . И оспа, – поразительно! – обходит стороной девушек, уколотых гнойной щепкой.
Поэтому, хоть и есть риск, что кто-то из наставляемых в истине таким способом проникнется разрушительными идеями и примет их за истину, но этот риск следует принять, надеясь на мастерство наставников. По слову знающего:
...Когда, отдав должное дастархану, собеседники расходились, Хайр уд-Дин осторожно придержал за рукав Камал уд-Дина:
– Твои каландары ходят по всем дорогам, бывают во всех городах. Твои каландары исповедуются шейхам. И то и другое правильно и хорошо. Я хочу иметь систему надежного контроля за ренегатами и изменниками. Их нужно доставать со дна моря, из любых закоулков и щелей и в странах ислама, и за их рубежами... Если ее еще нет – о ней надо подумать. И желательно, чтобы молодые люди как можно раньше узнали, что такая система существует...
Он притянул к себе Камал уд-Дина так близко, что тот, близорукий, увидел его желтые зубы и услышал их запах:
– Я не знаю, ты не знаешь, и, думаю, никто не знает, являются ли бекташи той семьдесят третьей общиной ахл ас-сунна ва-л-джамаа («люди обычая и согласия»), которая спасется . Я лишь надеюсь на это. Но есть еще семьдесят два толка в исламе; есть, например, ассасины, отрасль исмаилитов, которых заслуженно именуют ал-малахида ; они никуда не делись. И я хочу, чтобы ни один мой янычар, если уж он бекташи, не был исмаилитом. А если станет – я хочу сразу же узнать об этом.