Даже когда незавершенная буржуазная революция 1867-1869 гг., известная под названием «Мэйдзи исин» – «реставрация Мэйдзи» (по посмертному имени японского императора Муцухито, правившего с 1868 по 1911 г.), привела к коренным изменениям в области экономики, политики, культуры, за которыми последовали существенные изменения в системе социальных отношений, национальная психология японцев изменилась очень мало. По-прежнему в характере японцев доминировали черты, сложившиеся в эпоху изоляции Японии, в условиях закрытого, строго ритуализованного сословного общества: трудолюбие, организованность, готовность к безоговорочному подчинению, настойчивость, выдержка, нетребовательность в отношении жизненных условий и т. п.
Хотя не все из этих черт обладают одинаковой степенью существенной устойчивости, они четко прослеживаются как в феодальный, так и в капиталистический периоды Японии. Безусловно, преемственность психологии обусловлена преемственностью социальных институтов.
В частности, причину постоянной готовности японцев к беспрекословному подчинению американский исследователь Дуглас Харинг видит в более чем трехсотлетнем господстве и стране тоталитарной системы угнетения, основанной на всепроникающем шпионаже а полицейском произволе. То, что было создано при Токугава, считает Харинг, было лишь модифицировано и продолжено в послемэйдзийской императорской Японии [28].
В свою очередь, национальная психология способствовала развитию централизованного государства. Япония быстрыми темпами реорганизовала промышленность, ввела усовершенствования в сельское хозяйство, реформировала общественное устройство. Самурайский воинский дух побуждал народные массы на борьбу за «доблесть нации». За какие-нибудь три-четыре десятилетия Япония шагнула вперед. Не будь у этой нации соответствующих психологических качеств, буржуазные отношения не получили бы столь интенсивного прогресса, как это случилось весле выхода Японии на капиталистический путь развития.
В августе 1945 г., когда Япония потерпела поражение в войне и японский император объявил о безоговорочной капитуляции, многие японцы восприняли это событие как величайшую катастрофу. Но хотя японское общественное сознание и вынуждено было резко переориентироваться на новые идейные ценности, оно сохранило в своих глубинах ориентацию на унаследованные этические в нравственные нормы. Об этом наглядно свидетельствуют материалы японского Института математической статистики, который с 1953 г. регулярно, через каждые пять лет [266], проводит исследования японского национального характера.
Судя по опубликованным данным, японцы не склонны отказываться даже от того, что уже сами считают устаревшим. Это касается, в частности, принципов домостроя, традиций, этикета и т. д. Так, на вопрос: «Как вы думаете, замужняя женщина должна заниматься только домашними делами или еще работать на производстве?» – Мужчин и женщин ответили, что ей лучше сидеть дома. На вопрос: «Есть ли врожденная разница в умственных способностях мужчины и женщины?» – 62% мужчин в 63% женщин дали утвердительный ответ (в обоих случаях опрашивалось по 700 человек). На вопрос: «Стоит ли японцам обходиться без привычных оборотов вежливой речи, в частности без многообразных форм „я", „ты", "вы"?» – 60% опрошенных ответили, что этого делать не стоит, в лишь 28% назвали существующую практику общения устаревшей. Не менее показательны ответы японцев на вопросы о самоубийстве, о кодексе поведения и т. д.
Японский язык
На японском языке сегодня говорят 119 млн. жителей Японии. Отдельные группы населения, понимающие по-японски, живут в Корее, Гонконге, на Тайване, Гаваях, Гуаме и в некоторых районах Бразилии.
Хотя японский язык построен на той же иероглифической основе, что и китайский, общность двух языков ограничивается письменностью. Сам же японский язык, его грамматика и лексика относятся к языкам не аналитического, как китайский, а агглютинативного строя. Да и генетически они различны. Японцы не имели исконно японской письменности и свои древние хроники записывали китайским письмом. Китайские иероглифы не были приспособлены к фонетическому строю японского языка, что внесло большие трудности не только в систему письма и чтения, но и в понимание японского текста. Китайские иероглифы в японском тексте читались на японский лад и нередко обозначали совсем иные реалии, чем в китайском тексте. Это побудило японцев обратиться к слоговой азбуке, две фонетические разновидности которой – хирагана и катакана – объединяются под общим названием кана. С помощью кана японцы начали записывать слова, для которых не находилось китайских смысловых иероглифов. Кроме того, кана оказалась удобной для обозначения служебных глаголов, окончаний знаменательных глаголов и грамматических частиц. Создалось уникальное сочетание двух систем письма – иероглифической и фонетической.