Противоположное движение представляли ученые рангаку («изучение голландской культуры», т. е. западной), которым помогала частичная отмена в 1722 году запрета на ввоз иностранной литературы. Работы политического или религиозного характера по-прежнему запрещались, но практические руководства — особенно по технологическим вопросам сельского хозяйства, навигации, картографии или артиллерии — были дозволены. Первое научное описание человеческой анатомии было выполнено в Японии в медицинском атласе, который скопировал с голландского Сугита Гэмпаку (1733-1817) примерно сто лет спустя со времени издания европейского оригинала и в отсутствие голландско-японского словаря. В 1811 году сегунат учредил специальный институт переводчиков. Но, невзирая на значительный интерес к прикладным наукам (медицине, баллистике, картографии), занятия чистой наукой были ограничены.
Многие научные триумфы явились результатом исключительно индивидуальных усилий, а не институционального патронажа. Первую подробно выполненную карту Японии сделал Ино Тадатака (1745-1818), потративший на нее семнадцать лет труда после того, как ушел из неудавшегося бизнеса по продаже сакэ. Изобретатель Хирага Гэннай (1726-1779) придумал электрическую ручную динамо-машину, термометр и как делать асбестовые ткани, но безразличное отношение к его изобретениям превратило Хирагу в озлобленного эксцентрика.
Отсутствие подлинного «научного духа» могло быть одним из интеллектуальных недостатков эпохи, но это до некоторой степени восполнялось отсутствием религиозного фанатизма. Когда японцы столкнулись со всей мощью западной науки и технологии, то обскурантистская приверженность старым догмам не помешала им дать ответ Западу.
«Темное время» в новом свете?
История — пропаганда победителей. Новые режимы редко могут противостоять искушению переписать недавнее прошлое, утверждая собственную власть путем противопоставления своих блистательных идеалов некомпетентности и коррупции изгнанных предшественников. Модернизаторы периода Мэйдзи (1868-1912), толкавшие Японию к «цивилизации и просвещению» Запада, чернили период Эдо как времена застоя и мрака невежества. Так, в 1950 году вышла книга философа Вацудзи Тэцуро, анализировавшая наследство той эпохи и озаглавленная «Национальная изоляция: трагедия Японии».
Появление впоследствии «теории развития» привело к пересмотру подобной негативной точки зрения. Указывая на скорость, с которой происходили после 1868 года институциональные изменения и технический прогресс, ревизионисты утверждали, что именно достижения периода Эдо сделали возможным будущий уникальный и успешный рывок Японии периода Мэйдзи и что они вовсе не сдерживали развитие экономики. Сторонники этого подхода приводят впечатляющий перечень факторов, благоприятствовавших дальнейшим изменениям. В правление Токугава площадь обрабатываемых земель увеличилась более чем в два раза. В качестве основных культур выращивали хлопок, шелк, чай, индиго, сладкий картофель и табак — они заменили импорт и — в случае шелка — обеспечили статьи будущего экспорта, необходимые для получения иностранной валюты для оплаты импортируемых технологий. Обладавшие энциклопедическими познаниями в сельском хозяйстве, японские крестьяне были самыми продвинутыми земледельцами в Азии. Технологии производства керамики, бумаги и текстиля намного улучшились, а развитие металлодобычи превратило Японию из чистого импортера металлов в достаточно крупного экспортера. Большинство жителей городов были более или менее грамотными, а ученые рангаку составляли хотя и маленький, но стратегически важный источник интеллектуальных ресурсов, откуда могла поставляться технократическая элита.
Китайские ворота замка Нидзе (Киото)
С другой стороны, режим Токугава, без сомнения, подрывали серьезные структурные проблемы, с которыми он не мог адекватно справиться. Численность населения выросла до такой степени, что нарушение поставок продовольствия вызывало существенный рост цен и обрекало слабейших на голод. Изменение налоговой системы, системы чеканки монет и выпуск множества регулирующих расходы законов не могли исправить ситуацию. Сегун Есимунэ издал указ, согласно которому никто не имел права использовать для свадебного приема больше десяти паланкинов. Его преемники периодически пытались изгнать крестьян из городов и вернуть их в деревни, а также подавить инфляцию путем выпуска запрещающих законов. Но ничто не могло помочь экономической системе, которая практически достигла границ своего потенциала и была обременена многочисленным и во многом непроизводительным военным классом, чьи привилегированные позиции оставались незыблемыми. Как пишет Бисли, «даже в конце периода самурайские ценности все еще играли центральную роль, пусть и были объектами сатиры и споров».