По мнению Э. Гюмбера, чувственное равнодушие к обнажённому телу объясняется «отсутствием у японцев чувства пластической красоты, вследствие чего оно и не имеет влияния над их воображением, между тем как наше находится в постоянном возбуждении благодаря модам, нравам и образу жизни» (Гюмбер, 248). Это давало основание для утверждений о том, что, сточки зрения европейца, в японской культуре эротики вообще нет, а есть одна только физиология.
Как и всему остальному, любовным страстям в японской жизни было отведено специальное место, где им можно и нужно было предаваться. В обязанности девочек, обучающихся в школах для гейш, входило развлечение гостей многими способами, но «главное их назначение — своею красотой и своими сальными играми возбуждать страсти молодых людей, заходящих в [чайный] дом, для чего они часто танцуют совершенно нагие и делают различные движения не совсем скромного свойства, но сами они должны оставаться целомудренными… Танцы [японцев| состоят из кривлянья и мимики, лицом они выделывают ужасные гримасы, а телом движения, по большей части очень нескромные» (Бартошевский, 349,350).
Что касается гейш из квартала Ёсивара, то они не демонстрировали гостям ни своего тела, ни лица. Тело от головы до пят было скрыто под кимоно, открытой оставалась только шея. Именно она, точнее, её задняя часть, долгое время считалась символом женственности и самым эротичным местом. Может быть, именно потому, что была открыта для взгляда и представляла хоть какую-то пищу воображению. Покрой кимоно скрывал пропорции фигуры, лицо — под слоем белил и румян, брови густо накрашены, естественной кожи не видно. Так что японским мужчинам в визуальном плане мало что оставалось. Но зато женщины, избравшие своей профессией общение с противоположным полом, славились остротой языка и живостью ума. По-видимому, именно в этом скрывался секрет их обаяния, ведь сказано же было: «покорять не внешней красотой, а красотой души». А как же красоту души и проявить, если не через речь?
Гейша.
Женский обслуживающий персонал в традиционных местах отдыха японцев (горячие источники, национальные гостиницы рёкан)и сегодня поддерживает особый, совершенно открытый, если не сказать больше, стиль общения с клиентами. Настолько открытый по тематике, что может смутить с непривычки европейского путешественника. Нет, ничего скабрезного они себе не позволяют, просто чистая физиология, которой не принято касаться в разговорах европейцев, тем более с малознакомыми людьми.
Как-то в японской гостинице на горячем источнике мне довелось стать свидетелем добродушно-весёлого обсуждения интимных достоинств европейских мужчин. Разговор завели женщины, прислуживавшие за ужином. Они сочли неэтичным накрыть стол и покинуть гостей просто так, не поговорив с ними о том о сём. Иностранцы лишь недоумённо переглядывались, не зная, как реагировать на столь откровенные вопросы и комментарии. Такие разговоры — отголосок невинной простоты отношений, которая царила в местах скопления простого японского люда в прежние времена.
Э. Гюмбер предлагал «смотреть на это как на проявление народного воспитания, допускающего безразлично оба пола говорить обо всём без малейшего перифраза, не стесняясь никем, даже присутствием детей. Такая чрезмерная свобода языка — обща японцам всех сословий, а потому её не должно смешивать с распущенностью нравов» (Гюмбер, 320). Наш соотечественник В. Л. Серошевский судил тогдашние японские нравы схожим образом: «Холодная распущенность глубоко проникла в обычаи японцев и рассматривается многими не как порок, но скорее как веселая шутка. Клубничные разговоры — любимая вещь во всех слоях общества. Неприличные картинки, книжки, статуэтки доступны всем, дёшевы и широко распространены, хотя нужно признать, что они и в сотой доле не заключают в себе того цинизма и утончённого разврата, как китайские изделия того же рода» (Николаев, 19).
В более общем плане это часть лёгкого, свободного и естественного отношения японцев ко всему, что связано с человеческим телом и его потребностями. Без многих табу и ограничений, свойственных европейской культуре вообще и русской в особенности. Это свободное отношение оставалось доминирующим в течение столетий и начало меняться во второй половине XIX века. Оно распространялось и на однополую любовь, традиции которой вместе с буддизмом также были заимствованы в Китае.
Средневековые буддийские храмы представляли собой уединенный, замкнутый мир, в котором жизнь протекала спокойно и размеренно, не меняясь десятилетиями. В соответствии с представлениями буддизма об изначальной греховности женской природы вход женщинам в этот мир был запрещён. Долгие годы совместной жизни направляли весь нерастраченный заряд любовных чувств и переживаний священнослужителей на их юных учеников. В буддийских храмах пышным цветом цвела культура однополой любви. В течение веков она сопровождала традиционно близкие духовные отношения между учителем и учениками и не считалась чем-то предосудительным. Первые упоминания о таких отношениях содержатся уже в летописно-мифологическом своде VIII века Нихонсёки(Анналы Японии). Во многих буддийских храмах царил культ учеников. Их одевали в нарядные одежды, делали прически и макияж, с них писали картины и ваяли скульптуры в образе юного Будды. В XII–XIV веках было написано множество романов на тему любовных отношений между наставниками и их учениками (Такахаси, 1943: 331). Выражая общественные нравы того времени, поэт Ихара Сайкаку (1642–1693) писал, что «подросток без старшего любовника — всё равно что женщина без мужа» (Хагакурэ, 2000: 114).
Несмотря на последующее влияние европейской культуры, осуждавшей однополую любовь, в современной Японии отношение к ней остается терпимым, пока она занимает отведённое ей место и не выходит за установленные рамки. Нетрадиционная половая ориентация законом не преследуется, гей-клубы существуют легально и открыто, но на особое внимание общества сексуальные меньшинства не претендуют. Опросы показывают, что общественное мнение по этому вопросу располагается в «золотой середине» мирового рейтинга. Если полное одобрение и поддержку однополой любви принять за 10 баллов, то в Японии индекс одобрения составляет4,5 (25-е место в мире). На первом месте Голландия с 7,8 балла, а Россия с 2,5 балла располагается в нижней части списка — 48-е место (Такахаси, 2003: 213).
И тут уместно сказать ещё об одном аспекте японской специфики. Посещавшие в XIX веке Японию европейцы были уверены, что обнажённое тело возбуждает чувственность в любой ситуации. Японцы же издавна полагали, что тело человека имеет множество функций и может возбуждать лишь тогда, когда обнажается для этого специально, то есть в определённом месте, в определённое время и определёнными методами. Во всех остальных случаях они не видели в наготе ничего особенного, и совершенно её не стеснялись. Мало кто из первых европейцев мог пройти мимо этой шокирующей японской привычки и не отметить её в своих записях.
«В тех случаях, когда нужно снять своё платье — например, во время некоторых работ или купанья, — японцы не испытывают никакого стеснения. <…> Даже в европеизированных Нагасаки, Иокогаме и Кобе большие круглые чаши, служащие ваннами, устанавливаются зачастую в садиках, на виду у соседей, с которыми переговариваются во время купания или же… в самых лавках, и дверь для покупателей не закрывается на это время» (Шрейдер, 369).
«Костюм служит для прикрытия тела от влияния погоды, но не для прикрытия наготы, так как японцы не находят совершенно ничего нескромного в том, чтобы ходить нагими. <…> В японской провинции при ваннах услуживают девушки. Служанка, не стесняясь, входит в ванну, когда вы купаетесь, и любезно предлагает свои услуги помочь вам вытереться, когда вы вышли из ванны» (Позднеев, 77, 84).
«Ванны в Японии по большей части общественные, мужчины купаются в одно время с женщинами» (Бартошевский, 356).
В XVIII веке для доставки почты в Японии использовали гонцов, которые бегом преодолевали свой отрезок пути и передавали мешок с письмами следующему гонцу, как эстафетную палочку. По воспоминаниям европейцев, кроме набедренной повязки единственным «одеянием» гонцов была красно-синяя татуировка, которая покрывала большую часть их тела и как бы скрывала наготу. Вплоть до второй половины XIX века японцы не только мылись в общих банях, но если погода позволяла, то и домой частенько шли голышом, не стесняясь соседей.