И сейчас еще иногда появляются утверждения, что Япония в 1941 г. не знала-де о планах гитлеровской Германии и действовала, сообразуясь лишь со своими национальными интересами. В этой связи хочется напомнить несколько общеизвестных фактов.
Неоднократно возглавлявший японское правительство принц Коноэ в своем дневнике, вышедшем в свет после войны, записал: «Подписывая 13 апреля 1941 г. в Москве пакт о нейтралитете, министр иностранных дел Мацуока уже знал о готовящемся нападении Германии на СССР»[7]. Более того, японский военный историк Такусиро Хаттори утверждает, что 15 мая 1941 г. в Токио состоялось совещание руководящего состава японского Генерального штаба по вопросу о мероприятиях в связи с германо-советской войной.
19 мая 1941 г. советский разведчик Рихард Зорге сообщал: «Берлин информировал своего посла в Японии генерала Отта, что немецкое наступление против СССР начнется во второй половине июня. Технический отдел германских воздушных сил в Токио получил указание возвратиться в Германию. Рамзай»[8].
Во время суда над главными японскими преступниками в Токио бывший японский посол в Берлине генерал-лейтенант Хироси Осима дал показания о том, что правительство и военные круги Японии были предупреждены им о готовящемся вторжении Германии в СССР. В частности, он рассказал, что после встречи 3 июня 1941 г. с Гитлером, а 4 июня – с Риббентропом он направил в Токио сообщение, в котором говорилось, что «война между Германией и СССР, по всей вероятности, начнется в ближайшее время, т. е. в течение одного месяца»[9]
Таковы неопровержимые факты, говорящие о том, что оба агрессора – Германия и Япония – действовали накануне войны заодно, своевременно информируя друг друга о своих планах и подталкивая друг друга к нападению на Советский Союз.
СОВЕТСКАЯ РОДИНА В ОГНЕ ВОЙНЫ
22 июня 1941 года. Нападение фашистской Германии на Советский Союз, вызывавшее недавно столько пересудов, стало действительностью, печальным фактом истории. Началась Великая Отечественная война, проложившая огненный рубеж в жизни каждого советского человека.
В тот день центральные токийские газеты вышли, как обычно, с многочисленной информацией о вооруженных столкновениях на германо-советской границе. Сообщений о начавшейся войне из-за разницы поясного времени в них не было. И только во второй половине дня, после выступления по радио главы Советского правительства и официального заявления фашистской Германии, вышел экстренный выпуск с сообщением о войне. Все вечерние газеты – «Асахи», «Майнити» и другие – на первых полосах извещали о войне. На видных местах они поместили четыре огромных иероглифа: германо-советская война.
Помнится еще одно обстоятельство первого дня войны: появившиеся тогда газетные сообщения были настолько запутанными, что вряд ли не очень сведущий японский читатель сразу уяснил, кто на кого напал. Возбужденным голосом диктор токийского радио каждые пять минут вперемежку с маршевой музыкой сообщал о наступлении немецких войск, о налетах их авиации на советские города и понесенном ими уроне. Официальный Токио ликовал. Группы проходивших по улице Мамиана японцев останавливались перед воротами советского посольства, о чем-то между собой оживленно спорили. Усиленный наряд полицейских охранял посольство.
Сообщение о войне поражало сознание каждого чудовищностью совершенного гитлеровцами вероломства. Для нас, советских людей, находившихся за рубежом, сообщение о войне было вдвойне тревожным и тяжелым. Вдали от Родины, в стане неприятеля мы были лишены возможности отчетливо представить себе действительное развитие событий на фронтах. Но и в этой обстановке мы жили единым дыханием со своим народом. Война зажгла во всех нас ненависть к агрессорам, призывала бороться с врагами советской Отчизны всюду и любыми возможными методами. Каждому предстояло найти свое место в боевом строю или, как говорят снайперы, занять «огневую позицию», чтобы, защищая Родину, без промаха поражать врага.
Многие из нас в день объявления войны обратились в Наркомат иностранных дел с просьбой об откомандировании из Японии и отправке на фронт, чтобы с оружием в руках биться против гитлеризма. Но нам, основной группе дипломатов и сотрудников советских учреждений в Токио, было предписано оставаться на своих постах, считать нашу работу главным заданием на период войны. Это был приказ партии и правительства.
С первых же дней германо-советской войны правящие круги Японии вели себя как верный союзник фашистской Германии. Сбросив маску лицемерия, они в полный голос заговорили о возможных вариантах войны с СССР. Японскую военщину при этом мало смущала моральная сторона ее действий. Ведь с давних пор вероломство считалось в порядке вещей и даже чуть ли не нормой всякой войны. Коварное нападение гитлеровцев на СССР породило у японской военщины надежду захватить часть советского Дальнего Востока.
С началом германо-советской войны обстановка для работы и жизни советских представителей в Токио резко ухудшилась. Мы сразу почувствовали заметное охлаждение отношения к нам. Японцы все чаще давали понять, что не считают советских представителей равными с другими иностранными дипломатами. Должностные лица или вообще отказывались встречаться с работниками советского посольства и консульства, или, что бывало чаще всего, молча выслушивали наши просьбы и откладывали их решение на неопределенное время. Враждебный тон в отношении советских учреждений задавали руководящие работники японского МИДа. Еще вчера весьма любезные к нам, сегодня они сбросили с себя маску любезности и демонстрировали откровенное недружелюбие. На память приходит вызывающее поведение министра иностранных дел Мацуока. Вскоре после начала войны советский посол К. А. Сметанин посетил его, чтобы выяснить позицию японского правительства в связи с нападением Германии на СССР. Во время приема Мацуока держал себя в высшей степени нагло: развалясь на диване, он с вызовом говорил, что императорская Япония в этой новой обстановке будет действовать исходя из своих собственных интересов, не считаясь с японо-советским пактом о нейтралитете. Поведение и заявление японского министра красноречиво говорили сами за себя.
Официальная печать в те дни усилила злобные нападки на Советский Союз, изображая агрессором не гитлеровскую Германию, а СССР. Каждая военная сводка берлинского агентства ДНБ подавалась в торжественных тонах, точно войну с Советским Союзом вела сама Япония. Нередко приводились вымышленные сведения о советских потерях, оставленных нашими войсками городах и населенных пунктах. Проводившаяся японской пропагандой враждебная кампания должна была укрепить антисоветские настроения в стране, вызвать злобное чувство к советскому народу. Это была идеологическая подготовка к войне против СССР.
Стремясь оказать помощь своему фашистскому союзнику, правительство Японии искусственно осложняло японо-советские отношения. Оно выступило с надуманным заявлением об угрозе плаванию в Японском море из-за якобы появившихся там советских мин.
Вновь был поднят вопрос о рыболовстве в советских водах, выдвигались требования увеличить квоты Японии, разрешить беспрепятственный въезд на советский Сахалин и Камчатку рабочих и служащих японских компаний. Полицейские власти ужесточили и без того тяжелый режим пребывания в Японии советских представителей. Наружная слежка за сотрудниками посольства в Токио и консульства в Хакодатэ приобрела навязчивый характер. Участились акты насилия в отношении советских представителей: секретаря посольства М. А. Привалова на станции Сэндай выдворили из вагона и оставили на платформе, военного атташе И. В. Гущенко не выпускали из машины в течение нескольких часов. Было много и других подобных случаев.
В этой обстановке Советское правительство приняло решение сократить персонал всех советских учреждений в Токио и эвакуировать членов семей сотрудников и дипломатов в Советский Союз.
Возвращались на Родину сотрудники и члены их семей на японских судах через порт Цуруга во Владивосток. Портовые власти и судовое начальство держали себя вызывающе, запугивали наших людей скорым военным поражением, предлагали остаться в Японии. В пути следования якобы из-за плавающих советских мин женщин и маленьких детей среди ночи поднимали по тревоге, выводили для погрузки на спасательные шлюпки. Переезд морем вместо двух суток по расписанию растягивался на 8-10 суток. Естественно, что все это время женщины нервничали, дети с трудом переносили морскую качку, люди голодали, из-за плохой судовой пищи болели. Жаловаться было бесполезно. Ответом были откровенно злорадные улыбки.
9
М. Ю. Рагинский, С. Я. Розенблнт. Международный процесс главных японских военных преступников. М., 1950, с. 171-173.