Мне многократно приходилось видеть Макартура. Он оставлял впечатление человека замкнутого, злого и надменного. Персонал штаба его не любил, вынужденный, однако, считаться с его высоким положением и тяжелым характером. Американский журналист Марк Гейн в своем «Японском дневнике» писал: «Даже его (Макартура –М. И.) сторонники соглашаются, что он эгоцентрист и позер, человек, который не терпит никакой критики и не способен признаться в ошибке, человек, который хочет, чтобы его признали „великим героем“ и „великим администратором“ в учебниках истории его собственной страны, Японии и Филиппин». Генерал Макартур чрезвычайно был склонен к саморекламе. Особенно он любил фотографироваться. Рассказывали, что, если номер армейской газеты «Старз энд страйпс» выходил без его портрета, он вызывал редактора и задавал ему вопрос: «Что, я уже не Главнокомандующий?» Толпа услужливых биографов постоянно окружала Макартура, а он охотно давал им пищу для славословий.
В Японии очень быстро уловили особенность характера Макартура. Японские власти вынуждены были раболепствовать перед ним. Генерал, например, любил вызывать к себе с докладами премьера Иосида и требовал, чтобы пресса подробно информировала об этом общественность. Весной 1946 г. Макартур принял в своей резиденции императора Хирохито, случай беспрецедентный в истории Японии, и санкционировал освещение этой встречи всеми видами информации, конечно, в благожелательном для себя тоне. Генерал Макартур был редким гостем в советском посольстве. Если он принимал приглашение, то заезжал буквально на две-три минуты и, поздравив главу представительства с праздником, по случаю которого устраивался прием, тотчас же уезжал. Однако, когда ему сообщили, что из Москвы прибыли известные кинорежиссеры (Зархи, Ошурков и др.), чтобы снять фильм о капитуляции Японии, Макартур немедленно приехал в посольство и долго позировал перед кинокамерой.
По своим политическим убеждениям Макартур был откровенным реакционером. Когда журналисты спросили, как он смотрит на установление республиканского строя в Японии, он не задумываясь ответил отрицательно, заявив при этом: «А что это даст США?»
Деятельность Макартура и его администрации в Японии была образцом двуличия, их слова и действия постоянно расходились. Например, в меморандуме о роспуске японских «дзайбацу» объявлялось о запрещении 15 крупнейших концернов, но одновременно американский штаб разрешил деятельность десятков и сотен средних корпораций и банков, фактически являвшихся филиалами запрещенных концернов. Или в одном из меморандумов японскому правительству предписывалось провести чистку правительственных учреждений и арестовать военных преступников. На деле оккупационные власти освободили самых ярых из них, если они не воевали против США и лично против генерала Макартура. На аресте и казни генерала Яма-сита, разгромившего войска Макартура на Филиппинах и захватившего в феврале 1942 г. Сингапур, он настаивал особенно рьяно. В своем штабе в Токио Макартур создал «исследовательскую» группу из матерых японских разведчиков и обязал ее заниматься «изучением» территорий СССР и Китая. В своих заявлениях Макартур не раз говорил о демократизации Японии, введении свободы печати, неприкосновенности личности и т. д. И одновременно лично отдавал указания о закрытии всех прогрессивных изданий, запрещении японской компартии, отказе трудящимся в праздновании 1 Мая, об аресте и гонениях на коммунистических и социалистических деятелей Японии и т. п.
Макартур был отнюдь не случайной фигурой на посту Главнокомандующего союзными силами и главой Союзного совета. Выдвинувшие его реакционные круги США знали, на кого они делали ставку. Именно Макартур во многом способствовал тому, что с самого начала оккупации Японии, несмотря на огромные усилия и полезную деятельность в контрольных органах советских представителей, эти органы, созданные для демилитаризации и демократизации Японии, стали ареной «холодной войны».
Конечно, не генерал Макартур определял курс «холодной войны» во внешней политике США в послевоенный период. Прерогатива в этом принадлежала крупным монополиям, руководителям военно-промышленного комплекса и правительству США. Генерал Макартур же без колебаний следовал этому курсу, использовав оккупацию Японии, чтобы сделать большую политическую карьеру и выгодный финансовый и военный бизнес.
Уже первые месяцы и даже первые шаги оккупации Японии показали, что происходило смыкание интересов военно-промышленного комплекса, правительственной верхушки США, возглавляемой президентом Трумэном, и японской реакции во главе с императором. Скоро стала понятна и цель этого блока, состоявшая в том, чтобы сохранить Японию в качестве союзника империалистических кругов США в Азии, для чего необходимо было искоренить в Японии настроения антиамериканизма, создать на базе остатков милитаризма мощный военный кулак. Поэтому важнейшие задачи оккупационной политики сводились к тому, чтобы на первом этапе умиротворить Японию, на втором – вооружить ее и сделать военным союзником.
В соответствии с указанными задачами американской оккупационной политики строились и органы ее руководства, ее рабочий аппарат, подбирались кадры. В руках Главнокомандующего генерала Макартура был свой мозговой центр – его штаб, где были собраны американские специалисты по военным, политическим, экономическим и социальным проблемам, в том числе по борьбе с «коммунистической опасностью» и национально-освободительным движением. Не было такой области жизни оккупированной Японии, где бы не хозяйничала американская военная администрация. Штаб Макартура имел право диктовать японскому правительству его политику, ликвидировать военные концерны, вести учет национальных богатств, регулировать финансы, направлять работу промышленности и транспорта, распускать армию и производить аресты военных преступников, запрещать фашистские и националистические организации, контролировать печать, систему образования, деятельность политических партий, профсоюзов и т. п. Одним из значительных мероприятий штаба Макартура в первые месяцы были мероприятия, связанные с разработкой новой конституции и пересмотром закона о выборах.
В проведении оккупационной политики в Японии мы, советские представители в Союзном совете, всегда строго руководствовались согласованными всеми союзниками решениями о демократизации политической и общественной жизни в этой стране, об искоренении остатков милитаризма и ультранационализма. Своим поведением и внешним обликом каждый из офицеров и дипломатов стремился не уронить достоинства советского человека – представителя СССР.
Теперь мы часто, чуть ли не каждый день, бывали в городе. У каждого на машине знак оккупационных войск, а в кармане документ о принадлежности к «офицерскому персоналу» Союзного совета, что обязывало население относиться с уважением. Мы, естественно, не злоупотребляли своим новым положением, соблюдали необходимый такт, и это, как правило, располагало к нам простых японцев.
Наши офицеры и генералы выходили в город только в военной форме, с орденами, без оружия. Где бы они ни останавливались, тут же собиралась толпа любопытных. Я заметил, что особенно пристальный интерес японцев вызывали взаимоотношения между советскими генералами и офицерами, офицерами и рядовыми. Ведь закончившаяся война преподала им много примеров произвола японского офицерства, грубости с подчиненными и в отношениях с гражданским населением. Надо было видеть, с каким умилением японцы наблюдали за товарищескими отношениями генерал-лейтенанта К. Н. Деревянко и его шофера Вани Захарчука, в которых требовательность генерала и беспрекословное повиновение солдата сочетались с сердечной заботой друг о друге. И уже совсем не было конца удивлению и разговорам токийцев, когда за рулы автомобиля садился сам генерал.
Наши офицеры и генералы как-то естественно, без длительного и болезненного периода адаптации нашли общий язык с рядовыми японцами. В то время как в американских оккупационных войсках в Японии произошло большое количество правонарушений, вплоть до убийств и изнасилований, руководители советской части Союзного совета почти не знали забот в связи с взаимоотношениями личного состава с американцами и местным населением. Я сказал «почти», так как единичные эксцессы все-таки были.