Конец 1945 г. был характерен сменой политического климата в самой Японии. Оккупационные власти ежедневно выпускали десятки меморандумов, громогласно объявляли о демилитаризации, демократизации, чистке государственного аппарата и наказании военных преступников. Заявлений и шума было много, но в целом дело двигалось крайне медленно. Бумажная канонада вначале вызвала панику в японском правительстве. Но японские государственные деятели очень скоро поняли, что не надо бояться «грозных» меморандумов штаба оккупационных войск, их следует почтительно принимать и аккуратно подшивать по разным папкам и досье. Выполнять же нужно только те приказы и меморандумы, которые прямо затрагивают интересы США и самого Макартура.
Одним из важных мероприятий штаба Макартура в первые дни оккупации была директива о проведении в апреле 1946 г. выборов в новый японский парламент. Для подготовки к ним специально выделяли полгода, чтобы, как тогда говорили, «научить японцев демократии». В выборах могли участвовать только те партии, которые зарегистрировались в министерстве внутренних дел за шесть месяцев до выборов. Это ускорило процесс активизации политической жизни в Японии, стимулировало образование политических партий.
Уже в первые месяцы оккупации партии и политические организации стали появляться в Японии точно грибы после дождя. Имелись партии, насчитывавшие ко дню регистрации тысячу членов, но было множество таких, в которых значился всего десяток членов. Каких только не было партий: «социалистические», «социал-демократические», «трудовые», «рабочие» и пр. Возникло большое количество партий и групп, созданных по профессиональному принципу, на монархической и религиозной основе, вроде партии «Почитателей 246 императора и социализма», «Партии буддийского социализма» и т. п. В газетах замелькали сотни названий партий и общественных организаций, в существе которых разобраться было невозможно.
Мне, как сотруднику советской части Союзного совета, ведавшему социальными и политическими проблемами, пришлось достаточно много заниматься делами политических партий и организаций. В аппарате политсоветника образовалась специальная группа, члены которой готовили необходимые документы, посещая для этого парламент, канцелярии министерств, штабы партий, редакции газет, школы и университеты, комитеты профсоюзов. Повсюду нас ожидали множество встреч, масса новых людей, подчас с самыми невообразимыми идеями. Японцы, избавившиеся от многолетнего милитаристского гнета, сбросившие с себя оковы военно-полицейского режима, стремительно ринулись в хлынувшее на них половодье свободы.
В министерстве внутренних дел нам показали книги учета и регистрации новых партий. В восьми объемистых томах были собраны данные о нескольких тысячах новых партий и организаций, собиравшихся принять участие в предстоящих выборах. Чиновники министерства не без иронии утверждали, что, если в Японии где-то собрались три человека, из них можно создать четыре партии с разными политическими платформами. В этой шутке тогда крылась известная доля правды.
Выписав десятка два-три новых названий, мы отправлялись по указанным в учетных книгах адресам, чтобы ознакомиться с ними на месте. Пусть читатель будет снисходителен к словам «партия», «руководство», «штаб партии» и не воспринимает их слишком всерьез. В Японии 1945 г. их содержание было намного проще и примитивнее, чем мы привыкли в них вкладывать.
Мы посетили штаб новой Социалистической партии на Симбаси. Это только по названию «штаб партии», на самом же деле – грязный неотапливаемый закуток. На полу замызганные циновки, посередине глиняный горшок с золой и окурками – «хибати». В облаках густого табачного дыма невозможно разглядеть, сколько людей в помещении. Бумажная перегородка беспрерывно в движении, то и дело кто-то входит или выходит. Еще подходя к «штабу партии», мы услышали громкую перебранку на втором этаже. Оказалось, это ветераны социалистического движения Японии, только что вышедшие на свободу, чуть ли не с помощью кулаков обсуждают вопрос о том, какой быть Социалистической партии Японии, по какому пути вести рабочее движение, как решать аграрную проблему и т. д.
Там, на Симбаси, мы встретили ветеранов рабочего и социалистического движения – Кандзю Като и его супругу, Тэцу Катаяма, Рикидзо Хирано, позднее познакомились с подлинными вожаками социалистического движения Асанума, Курода и др. Аресты и преследования раньше времени состарили этих людей, но не убили в них живой искры, интереса к политической борьбе. Однако единства в среде социалистов не было. С первых дней правые социалисты во главе с Нисио повели атаки на левое крыло партии, возглавляемое видными деятелями социалистического движения – Асанума, Курода, Като, угрожая в случае непринятия их ультимативных требований создать новую партию.
Коммунисты оказались в самом тяжелом положении. Ведущие деятели Коммунистической партии продолжали отбывать тюремное заключение, несмотря на неоднократные настойчивые требования Советского правительства об освобождении всех политических заключенных. Часть руководителей партии находилась в эмиграции в Китае и в Америке.
Лишь в первой половине октября 1945 г. появились признаки возрождения Коммунистической партии – подлинного вождя японских трудящихся. Штаб Макартура вынужден был освободить из японских тюрем оставшихся в живых руководителей КПЯ товарищей Кюити Токуда и Есио Сига. Вышли на свободу некоторые другие деятели коммунистического движения Японии. Возвратился из эмиграции в Китае Носака.
За несколько Дней до освобождения Токуда и Сига мне довелось вместе с корреспондентом ТАСС А. В. Варшавским посетить токийскую тюрьму Футю, гдё, как стало известно, содержались в последние месяцы коммунисты. Мы подъехали к воротам тюрьмы на машине со знаками Союзного совета. Мой коллега к тому же в форме, с удостоверением военного корреспондента. Все это в сочетании с английской речью убедило охрану в том, что мы из штаба, и она без колебаний пропустила нас. Мы потребовали показать нам камеры, где содержались самые важные заключенные. Нас провели в изолированный барак, в котором находились Кюити Токуда и Есио Сига. Каждый из них провел в заключении в общей сложности не менее 18 лет.
Перед нами сидели на циновках изможденные долгими годами каторжных работ и заключения два старика. На них много раз латанные тюремные костюмы и колпаки. Оба страшно худые, болезненного вида. Мы представились и попросили сопровождающих оставить нас наедине с арестованными. Охрана удалилась, и с ней вышли два других японских товарища, которые, как мы узнали потом, по поручению партии несли охрану и оказывали необходимую личную помощь больным руководителям.
Вначале разговор явно не клеился. Но как только мы сообщили, что являемся членами советской части Союзного совета и прибыли по указанию генерала Деревянко, разговор оживился и приобрел доверительный характер. Мы информировали японских товарищей о шагах Советского правительства, направленных на освобождение политзаключенных, расспрашивали о состоянии здоровья, условиях содержания, настроениях коммунистов, их осведомленности о событиях в мире. С их стороны также было много вопросов. Товарищ Токуда интересовался, чем закончилась война с фашистской Германией, какова обстановка в Европе и Азии, велики ли жертвы советского народа, что стало с Москвой, уцелел ли мавзолей В. И. Ленина. Токуда при этом вспомнил о встрече с В. И. Лениным в 1922 г., когда создавалась Коммунистическая партия Японии.
Беседа длилась более часа. Ветераны рассказывали о годах, проведенных в тюрьмах. Условия в них были чрезвычайно тяжелыми, особенно в последние военные годы, обращение тюремной администрации – бесчеловечным. Многие коммунисты погибли от пыток, болезней и голода. Несмотря на каторжные условия, коммунисты сохранили верность марксистско-ленинским идеям, всегда верили в победу Советского Союза. Среди заключенных коммунистов постоянно поддерживалась строгая партийная дисциплина. Но связь их с внешним миром была крайне ограниченной. «После выхода из тюрьмы, – говорил товарищ Токуда, – предстоит собрать силы и приступить к восстановлению партии».