Вечером я иду в старый город и хожу там со штативом. Крутая лестница в храм Кодайдзи поднимается сквозь бамбуковую рощу, и каждая ее ступенька подсвечена узким голубым лучом. Еще не покрасневшие клены радостно ждут своего часа. Вдоль бумажных стенок домов на брусчатку выставлены квадратные фонари, старая пагода Ясака с задней, неподсвеченной стороны, чернеет силуэтом на фоне темно-синего неба. С подсвеченной стороны пагода дрожит слабым серебристым светом, больше похожим на ледяное сияние. Изредка по горбатым переулкам проезжает скутер. В ярко-белом свете маленького окошка видна хирургически белая комната с обтекаемыми роботами. На фоне бумажных фонарей и старинных черепиц. Это Япония. Крадусь со штативом от угла к углу. Компанию мне составляет словоохотливый молоденький панк — тоже большой любитель ночной красоты. С фотоаппаратом. Панк знает места и щебечет со мной без всякой опаски, не подбирая детских слов, смешивая в кучу киотийский диалект и молодежный сленг. Зеленоволосый панк знает все про ночные переулки старого Киото и про красные клены-момидзи. Хороший проводник — издалека в темноте виден! Я спускаюсь по переулку. Окна второго этажа престарелого домика закрыты матовыми темно-красными стеклами. Вытекающий сквозь них свет приобретает глубокий вишневый оттенок. Я ходила тут очень много раз. Старые легкие строения похожи на котят: они помнят меня и бесхитростно шуршат мне в уши свое шепелявое ночное «здрасьте». Я местная, и они это знают, ведь домишки не различают человеческих лиц, для них, как и для старого Лиса, зорко одно лишь сердце…
Одно из центральных событий осеннего Киото — Дзидай-мацури, что значит «фестиваль веков». Это праздник храма Хейан-дзингу. В этот день через весь центр Киото из императорского дворца Госё к храму Хейан-дзингу шествует длиннющая процессия пеших и конных, представляющая великих людей и все слои населения за всю историю существования Киото. Парад начинается с эпохи Мейдзи (XIX век) и, постепенно откручивая время назад, доходит до конца VIII века — времени основания города. Самое удивительное то, что все люди в этом шествии кажутся настоящими. Не бутафорскими картинками, нет… Просто начинаешь верить, что это идут именно они — великие сёгуны и императоры древности. А ведь, бьюсь об заклад, у большинства из них сейчас в карманах мобилки, а в глазах контактные линзы. И у того типа в рогатом шлеме и пятнистых штанах из оленьей шкуры, который едет верхом на огромной пятнистой лошади, тоже!
Я смотрела на все это действо с прекрасного места — уютной, зарезервированной для почетных гостей ложи перед самой дорогой с парадом. Как я туда попала? Да просто зашла, и все дела. Еще и проспект дорогой бесплатно получила — книгу с фотографиями участников и пояснениями, кто из них кто. Как мне это удалось, сказать тяжело. В таких случаях я обычно вспоминаю высказывание одной моей знакомой по поводу того, что «у Гали всегда такая морда, и такая речь, как будто она имеет право». И это, знаете, помогает, как ни крути.
Наряды участников парада я вам даже не стану описывать. Наверное, это просто невозможно сделать. Просто немыслимое зрелище. Упомяну только об особо поразивших меня деталях. Как вам, например, компания мужичков в «шароварах» такого сорта, где сзади штанины есть, а спереди ноги почти от верха голые? Или несколько красавцев на лошадях, у каждого на голове огромные сверкающие рога (у всех разной формы)? Или всадники в юбках из длинного черного меха? Воины в соломенных плащах? Или монахи в абсолютно плоских соломенных шляпах, подвязанных толстыми веревочными жгутами под нижней губой?
Ансамбль дворцовой музыки «гагаку» состоит из мальчишек в черных кимоно. Мальчишкам — от 13 до 15 лет. Они дудят в дудочки и церемониально маршируют парами — два шага вперед, один назад. Впереди строя пятится тринадцатилетний дирижер и напряженно вытягивает вперед (то есть к голове строя) не только руку с дирижерским веером, но и все тело. Шаг вперед, два назад… Пятки дирижера щупают путь и намертво влипают в асфальт. Шаг назад, два вперед… Сбоку от оркестра идет пожилой мужчина и периодически покрикивает: «Маки, разогни спину, Акира, полшага влево!» А сзади ансамбля шествует огромный толстый парень лет семнадцати и самозабвенно лупит колотушкой в здоровенный, висящий на шее барабан…