Из всех последствий «дискуссии» 1935 г. нас интересует только одно 一 появление в 1937 г. книги «Основные принципы коку-тай», новой официальной формулировки национальной идеи (не случайно иностранные критики сравнивали ее с «Майн кампф» и «Кратким курсом»). Общий тираж книги за восемь лет до конца войны исчислялся сотнями тысяч экземпляров.
Этот пространный, насыщенный классической терминологией, цитатами и аллюзиями из древних памятников, а потому не слишком понятный большинству подданных текст был призван войти в официальный идеологический канон. К работе над ним было привлечено большое количество ученых, идеологов и пропагандистов, главным образом, из министерства просвещения. «Основные принципы кокутай» сочетают инструктивно-пропагандистский материал, рассчитанный на массовое распространение, и текст, претендующий на статус канонического, со всей необходимой торжественностью, обилием иносказаний и метафор, с претензией наиасыщенность и мудрость. Одновременно было издано большое количество комментариев, которые не только растолковывали отдельные положения для повседневного использования, но и подкрепляли канонический статус текста (традиция благоговейного пространного комментирования священных текстов, пришедшая из Китая, прочно укоренилась в Японии). Как отметила Т.П Сила-Новицкая, это «придавало официальной идеологии вид священной доктрины, не столько подлежавшей восприятию разумом, сколько рассчитанной на эмбционально-символическое впитывание, когда определенная неясность текста для непосвященных лишь усиливала эффективность идеологической обработки»21.
«Основные принципы кокутай» окончательно оформили официальную концепцию национальной идеи. В первую очередь, она утверждала единство императора, народа и населяемой им богоизбранной земли в качестве единого организма или единой семьи, но с узами крепче и священнее любых семейных уз: это более-чем-отеческая любовь императора к подданным и более-чем-сыновняя почтительность и верность подданных монарху. Для императора в равной степени дороги и любимы все его подданные уже в силу самой их принадлежности к японской нации, имеющей сакральное происхождение. Он «с великим божественным милосердием прощает проступки своим подданным», но это, разумеется, не означает их полной безответственности в надежде на прощение — напротив, только подчеркивает их ответственность перед императором: отцом, монархом, перво священником. Таким образом мера этой ответственности неизмеримо больше той, понятие о которой существует в праве или этике современных европейских, да и многих традиционных обществ. Подданным также должны быть присущи «искренность при почитании императора», чувство единства всей нации в сердечном служении императору ответственность перед ним и беспрекословная верность ему. К верности императору приравнивается и верность государству, то есть патриотизм и исполнение гражданского долга. Между императором и государством не существовало (или, по крайней мере, не должно было существовать) разницы, но император неизменно стоял выше. Он «одухотворял» государство, а не возглавлял его; оно существовало только благодаря ему, а не наоборот (в этом суть критики Минобэ националистами и главный теоретический итог «выяснения сущности кокутай»). Признание единоличного и абсолютного суверенитета императора стало одним из краеугольных камней окончательно оформившейся концепции «государственного организма», одухотворенного божественным монархом.
21