В нескольких статьях, опубликованных тогда в названной газете и посвященных российско-японским отношениям, я высказал твердое убеждение в том, что названная "встреча без галстуков" российского президента с японским премьер-министром не сулит нашей стране ничего хорошего. Так, в частности, в статье, озаглавленной "Будьте бдительны, соотечественники!", отмечалось стремление Ельцина держать в секрете от российской общественности конкретное содержание договоренностей, достигнутых им в беседах с Хасимото, несмотря на то, что перед отъездом в Красноярск японский премьер-министр не скрывал своего желания добиваться от российского президента согласия на передачу Южных Курил Японии. Недоумение и тревогу выразил я также по поводу сенсационного заявления Ельцина о его намерении подписать с Японией мирный договор не позднее 2000 года. "Отклики японский печати на Красноярскую встречу,- писалось в статье,недвусмысленно свидетельствуют о том, что требование подписания мирного договора с Россией непременно и однозначно увязывается японскими государственными деятелями и прессой с заполучением согласия российского правительства на удовлетворение японских территориальных домогательств. Ни один японский государственный деятель, ни один из лидеров японских политических партий не мыслит себе сегодня заключения мирного договора с нашей страной иначе как на условии передачи Японии четырех южнокурильских островов - самых крупных по территории, самых важных в военном отношении и самых удобных для хозяйственного освоения островов Курильского архипелага, к которым прилегают самые доходные на Тихом океане зоны морского промысла. Спешка с подписанием договора понадобилась при таких обстоятельствах, конечно, не российской, а прежде всего японской стороне, жаждущей как можно скорее заполучить Южные Курилы. И Ельцин, судя по всему, пошел в Красноярске навстречу японцам. Не случайно японская пресса в один голос одобрила его намерение подписать мирный договор с Японией к 2000 году. Причем, что весьма характерно, большинство токийских комментаторов увидели в этом молчаливое согласие Ельцина с японскими территориальными домогательствами, его скрытую готовность уступить Японии южные острова Курильской гряды. Поэтому-то и вернулся Хасимото из Красноярска в Токио на белом коне, как герой, добившийся, по утверждениям тамошних журналистов, того, чего не удавалось еще добиться ни одному японскому премьер-министру, а именно определения конкретного срока передачи Японии требуемых ею островов"193.
Но цель цитируемой статьи заключалась не в том, чтобы порождать у читателей пессимистические настроения, а в том, чтобы побуждать их к отпору политике непротивления японским посягательствам на Курильские острова. В заключение там писалось: "Однако любые секретные обещания, данные Ельциным японскому гостю на прогулках по берегу Енисея,- это еще не окончательное решение судеб Южных Курил. Эти обещания потому и остались не раскрытыми для прессы, что российская общественность наверняка отнеслась бы к ним отрицательно... Вот почему сегодня российской общественности приходится, как никогда прежде, быть начеку. Ибо в итоге Красноярской встречи угроза территориальной целостности нашей страны выросла более, чем когда-либо прежде"194.
Примечательно, что как до, так и после Красноярской "встречи без галстуков" все российско-японские переговоры о заключении мирного договора проходили в атмосфере строгой секретности. Ни президентская администрация, ни руководство МИД России не считали нужным информировать общественность нашей страны, о чем шла речь во время пребывания в Токио министра иностранных дел России Е. Примакова в ноябре 1997 года, при приезде в Москву министра иностранных дел Японии Обути Кэйдзо в феврале 1998 года, а также на рабочих консультациях российского и японского заместителей министров иностранных дел Г. Б. Карасина и Тамба Минору, состоявшихся в январе и в мае 1998 года. Но вот что коробило меня тогда: секретность эта соблюдалась на деле лишь российской стороной, в то время как японские дипломаты то и дело прибегали к преднамеренным "утечкам" информации, позволяя своей общественности, по крайней мере в общих чертах, быть в курсе того, о чем они говорили с российскими дипломатами.
Как стало мне вскоре ясно из сообщений японской печати, за этим заговором молчания по отношению к российской общественности скрывалось не просто издавна присущее нашим мидовским чиновникам высокомерное нежелание информировать кого-либо о своих ведомственных делах, но и нечто другое, а именно боязнь привлечь общественное внимание к переговорам с японцами по поводу ущербных для России условий заключения мирного договора между двумя странами и навлечь на себя гнев российских патриотов.
Интересно, что именно на эту причину указывала в те дни не столько российская, сколько японская печать. Поводом для дискуссий японских газет на эту тему послужило осенью 1997 года заявление министра иностранных дел Е. Примакова на пресс-конференции в Токио, в котором российский министр подтвердил согласие Ельцина на обсуждение в ходе переговоров двух стран о мирном договоре территориальных притязаний Японии и готовность российской стороны искать при этом взаимоприемлемое "решение территориального вопроса". Анализируя те факторы, которые могли бы помешать согласию России на уступки территориальным требованиям Японии, редакция газеты "Асахи" в одной из своих тогдашних статей, озаглавленной "Следующий противник общественное мнение России"195, пришла к выводу, что главными противниками Японии в борьбе за достижение поставленной цели являлись не Ельцин и не руководители МИД России, а рядовые российские граждане-патриоты. Исходя из такой предпосылки газета рекомендовала японским политикам и прессе воздерживаться до поры до времени от публичных заявлений с лобовыми территориальным требованиями к Москве и вести с российской стороной по этому вопросу секретные переговоры. При этом рекомендовалось всемерно акцентировать внимание на желании японской стороны оказывать России "бескорыстную" экономическую помощь. Такая тактика позволяла бы, по мнению газеты, усыпить российское общественное мнение, облегчить тем самым тайный сговор японских и российских дипломатов, а затем внезапно осуществить подписание мирного договора, отвергаемого российскими патриотами, поставив последних перед свершившимся фактом.
Когда газета "Асахи" с изложенными выше рассуждениями попала мне в руки, я тотчас же подготовил к публикации статью, призванную предупредить читателей "Правды" о коварных замыслах японской стороны и порочной тактике замалчивания нашими мидовскими деятелями сути своих переговоров с японцами - тактике, способствовавшей по сути дела реализации японских планов захвата Южных Курил в итоге внезапного для наших соотечественников подписания мирного договора с Россией. В номере от 11-18 декабря 1997 года эта статья была опубликована под малопонятным для читателей заголовком "Не будите медведя", но с понятным для всех подзаголовком: "Сговор российских и японских дипломатов в ущерб интересам России?"196.
Приведенные выше рассуждения газеты "Асахи" о необходимости всемерного усыпления бдительности российского общественности вполне соответствовали, как стало вскоре ясно, и новым тактическим установкам японского МИДа, разработанным в преддверии дальнейших российско-японских переговоров на высшем уровне. Эти новые тактические установки уже в январе 1998 года стали реализовываться японской дипломатией в ходе рабочих консультаций заместителей министров иностранных дел России и Японии. Суть их состояла в том, что в отличие от своей предшествовавшей долголетней практики японское правительство в своих заявлениях, обращенных к российской стороне, стало избегать выдвижения жестких лобовых требований передачи Японии четырех южных островов Курильского архипелага. Вместо этого те же самые требования стали облекаться в завуалированные и мягкие по форме предложения о "демаркации" российско-японской границы. Как явствовало из сообщений японской печати, такая замена терминологии представляла собой хитроумный маневр, подсказанный, кстати сказать, японской стороне "японофилами" из российского МИДа и призванный облегчить Ельцину и другим российским руководителям реализацию их курса на уступки японским территориальным требованиям.