Ихара лично отвел его в жилой поселок, находившийся на территории «отряда». Тут имелось что-то вроде ведомственной гостиницы с крошечными номерами. С Николая сняли мерку, принесли ему ужин и оставили в покое. Давно уже Галицкий не видел некоторых продуктов. Креветки, устрицы, колобки чистейшего риса, свежие овощи. В небольшом керамическом графинчике плескалось подогретое саке. Конечно же, Николай предпочел бы классическую, а не японскую водку, холодную, а не теплую, но выбора ему никто не предлагал. Выставив грязную посуду на тележку в коридоре, Галицкий погасил свет и устроился спать на узкой кровати, стараясь не думать о том, что поджидало его завтра.
Николая разбудил утром деликатный стук в дверь. В номер вошли двое японцев в форме вольнонаемных, принесли плащ, костюм, рубашку, галстук, белье и туфли. Все новое, уже идеально подогнанное на Галицкого. В бумажном пакетике оказались бритва, брусок душистого мыла, помазок и бритва.
— Господин Ихара заедет за вами через час, — сообщив это, вольнонаемные удалились.
Побритый, облачившийся в дорогой костюм, Галицкий выглядел так, словно собирался на дипломатический прием. Он ожидал Ихара, стоя на крыльце. Легковая машина камуфляжной раскраски показалась из-за поворота. Николай устроился на заднем сиденье. После приветствия коротышка, сидевший впереди, спросил:
— Курите? — и протянул еще не распечатанную пачку сигарет и коробок спичек.
— Не откажусь.
Когда Николай хотел вернуть пачку, Ихара тут же замахал на него руками.
— Берите себе.
Машина миновала тщательно охраняемый КПП и покатила степным проселком. Ехали недолго, километров пятнадцать. Впереди показались стоящие посреди степи ангары, выложенная металлическими перфорированными полосами взлетная полоса. Николай и не подозревал раньше о наличии здесь аэродрома. Вообще-то, он раньше не так часто выбирался из Харбина. Ну, что делать в пустынной степи? Весело трепетал полосатый матерчатый конус, указывая направление ветра. Солдат-сигнальщик с флажками неторопливо расхаживал у приземистого здания с маленькими окнами. Господин Ихара выбрался из машины. Утренний воздух был чист, морозен. Местами лежал снег. Новые кожаные туфли Галицкого приятно поскрипывали. Японец смотрел в небо.
— У вас большая практика в городе? — спросил он.
— Как когда, — уклончиво ответил Николай. — Раньше дела шли лучше. Когда война началась, у людей стало меньше денег.
Ихара хмыкнул, ведь сказанное Галицким как бы подразумевало, что война вскоре закончится и все вернется на свои места.
— Нам требуются образованные медики с большой практикой. Есть уникальная возможность проводить научные исследования. И деньги платят хорошие.
— Я бы предпочел практиковать самостоятельно. Помогу вам сегодня-завтра. Я человек консервативный.
— Я тоже так когда-то думал, — проговорил Ихара.
В небе раздался еле уловимый звук двигателей. Вскоре на горизонте показался двухмоторный гражданский самолет. Он шел невысоко, пронесся над головами, заложил вираж и, выровнявшись, опустился, замер после короткой пробежки. С откинутого трапа легко сбежал высокий мужчина в кожаном плаще. Вскинул руку в нацистском приветствии. Ихара сложил ладони у груди и слегка склонился.
— Доктор Ихара, — произнес немец, и Галицкий перевел его. — Я наслышан о ваших опытах в области выживания в экстремальных условиях. Достойная работа.
— Рад слышать это от вас, доктор Гросс. Знакомьтесь, наш переводчик Николай Галицкий.
— Русский? — удивленно вскинул брови немец, пожимая Николаю руку. — Вот уж не ожидал.
— Я и сам не ожидал, — признался поручик. Ко мне обратились только вчера вечером.
— Все, что ни происходит в этом мире, — к лучшему, — ухмыльнулся Гросс.
— Даже война? — не удержался и спросил Николай.
— Война в особенности. Она позволяет решить многие проблемы, на которые у политиков в мирное время не хватает решимости. Да и в медицине, особенно в хирургии, многие открытия совершаются в военное время. Появляется государственное финансирование, обилие человеческого материала.
В машине Гросс с Николаем устроились на заднем сиденье, Ихара рядом с водителем. Немец с некоей тоской во взгляде смотрел на ровную степь, простирающуюся по обе стороны от дороги.
— Пейзаж формирует психику нации, — проговорил немец. — Для кочевника невыносимо видеть вспаханную землю. Ведь она непригодна для выпаса скота. Для него это святотатство. Потому кочевники-монголы и сжигали во время набегов европейские города.