Интересно, что бы стали говорить, если бы городские власти Токио вдруг приказали бы покрыть всю водную поверхность на буддистских кладбищах пленкой нефти! Может ли религия, которая запрещает забирать любую жизнь – даже невидимую – одобрить такое приказание? Разве сыновья преданность допустит даже саму мысль о повиновении такому приказу?.. Чтобы освободить город от москитов, пришлось бы уничтожить древние кладбища, а это привело бы к запустению буддистских храмов, рядом с которыми они находятся. И это означало бы уничтожение многих очаровательных садов с их водоемами, памятниками с надписями на санскрите, мостами, святыми рощами и широко улыбающимися Буддами! Так что истребление Culex fasciatus повлекло бы уничтожение исполненного поэзии культа предков.
Кроме того, я хотел бы, когда придет мое время, быть похороненным на каком-нибудь старинном буддистском кладбище, чтобы моя призрачная компания была древней, совершенно равнодушной к моде, переменам и закату Мэйдзи[101]. Это старое кладбище за моим садом было бы подходящим местом. Там все переполняется красотой безмерного, торжественного покоя... И, рассматривая возможность существования в форме дзики-кэцу-гаки, я не хочу упускать свой шанс еще раз родиться в каком-нибудь бамбуковом кубке для цветов или мидзутамэ, откуда я, распевая свою пронзительную песню, мог бы мягко вылетать, чтобы кусать некоторых своих знакомых.
101
Мэйдзи – эпоха, во время которой Хирн писал эту книгу. Она продолжалась с 1868 по 1912 год. Это было время, когда Япония с головой погрузилась в модернизацию на западный манер. О "моде, переменах и закате Мэйдзи" Хирн сожалеет потому, что этот процесс модернизации уничтожил многое из традиционной японской культуры.