— Что там случилось? — спросил молодой слуга хозяйку чайного домика. — Какая беда?
— Ах, и не спрашивай! — отвечает хозяйка. — Умирает у моего соседа-богача единственная дочь, и такая красавица! Отец с матерью от горя совсем обезумели. Сколько ни звали они врачей и знахарей, ни один не сумел ей помочь.
— Жаль мне их, несчастных! Поди, хозяюшка, скажи соседям, что прибыл в наши края великий целитель всех недугов. Я вылечу больную.
Обрадовались отец с матерью, услышав такую весть, и скорее повели молодого слугу к постели больной. Лежит она, чуть дышит.
Уколол он девушку живой иглой. И в тот же миг смертельной болезни как не бывало! Вскочила девушка с постели здоровая и румяная.
Тут сменилось горе великой радостью. Хотел было юноша уйти, но родители девушки не отпустили его. Повторяют: «Ты наш спаситель!» Не знают, как получше угостить. Званые пиры в его честь созывают, зрелища ему показывают, плясками забавляют. Наконец стали они умолять молодого слугу, чтоб женился он на их дочери. Полюбилась ему красавица-девушка, и взял он ее в жены.
Между тем в доме по ту сторону реки тоже заболела единственная дочь, да так тяжело, что родители всякую надежду потеряли. Плачут в голос. Пожалел их молодой слуга, пришел к ним и с помощью живой иглы сразу вылечил девушку. Вскочила она с постели такая веселая, будто никогда и больна не была.
Отец с матерью не знают, как своего спасителя и благодарить. Стали и они тоже устраивать в его честь игры и разные увеселения. Не хотелось им отпускать юношу из своего дома. Наконец, сдавшись на их уговоры, женился молодой слуга и на этой девушке тоже.
Сильно он призадумался: в каком доме ему жить? Посоветовались между собой обе семьи и построили золотой мост через реку. Стал юноша жить полмесяца в одном доме, полмесяца в другом.
По всей Японии пошла о нем слава как о великом целителе. Многих людей вылечил он живой иглой. А вот мертвая игла ему так и не пригодилась: врагов не было.
Как-то раз переходил юноша по золотому мосту с одного берега на другой. По правую его руку идет красавица-жена, а по левую руку — другая, столь же прекрасная. Под ногами золотой настил так и сверкает. Тут вспомнил юноша, что уже видел все это однажды — в своем новогоднем сне.
42. Огневой Таро
В старину, в далекую старину жила одна девушка по имени о-Кику. Как-то раз гуляла она в поле позади своего дома и вдруг видит: в земле большая яма чернеет. Никогда такой ямы здесь не было. И откуда только она взялась?!
Наклонилась о-Кику над ямой и заглянула в глубину. Темно там и ничего не видно. Разобрало девушку любопытство. Спустилась она в яму и попала в подземное царство. Идет о-Кику по длинной-длинной дороге, а вдоль дороги растут прекрасные, не виданные на земле цветы. Много ли, мало ли она прошла, вдруг видит — стоят черные ворота.
Постучала о-Кику в ворота: дон-дон-дон! Вышел ей навстречу юноша, красивый собой, но бледный до синевы, в лице ни кровинки. Пригласил он ее зайти в дом.
— Зовут меня, — говорит, — Огневой Таро, а это царство огня. Отец мой был владыкой этого царства, но он умер, и с тех пор черти не дают мне покоя. Терплю я жестокие муки, и кто меня от них освободит, не знаю.
Пожалела девушка Огневого Таро и осталась с ним. На другое утро собрался юноша уходить и наказывает ей:
— Не вздумай подсматривать, куда я иду. Жди меня здесь, в этой комнате. Никуда отсюда не выходи.
Отодвинул он дверь в сторону, снова за собой задвинул и ушел в глубь дома.
А в самых дальних покоях кто-то шумит, и галдит, и гремит железом. Не выдержала о-Кику, выглянула потихоньку. И что же она увидела? Страшные черти раздели юношу догола, растянули на железной решетке и подвесили над огромным очагом. Корчится юноша в пламени. Уж когда совсем почти жизни в нем не осталось, приказал старший черт:
— На сегодня довольно.
Вынули черти юношу из огня.
От ужаса девушка чуть разума не лишилась. Задвинула она потихоньку дверь и вернулась назад в комнату.
На другое утро юноша сказал ей:
— Нынче я опять проведу весь день в дальних покоях дома. Тебе, видно, тоскливо одной. Погуляй в саду, там есть чем полюбоваться. Вот тебе тринадцать ключей от тринадцати кладовых. Двенадцать кладовых можешь отпереть, а в тринадцатую не входи. Еще мой покойный отец запретил ее открывать. Я и сам никогда там не бывал. Слышишь? Не вздумай открыть тринадцатую дверь! — С этими словами Огневой Таро вручил девушке связку черных ключей, а сам опять ушел во внутренние покои.
С тоской в сердце вышла о-Кику во двор. Стоят во дворе рядышком тринадцать каменных кладовых. Захотелось девушке поглядеть, что в них спрятано. Отперла она ключом первую кладовую. А как увидела, что в ней, все на свете позабыла.
В первой кладовой праздновали Новый год. Множество маленьких человечков в парадных накидках с гербами украшали новогодние сосны[92], а крошечные девочки в праздничных нарядах подбрасывали мячики с перьями[93]. Весело там было и шумно.
Во второй кладовой стоял февраль. Цвели, благоухая, сливы. Крошечные мальчики пускали по ветру воздушных змеев[94].
А что же было в третьей кладовой? Там справляли праздник цветения персиков[95]. Девочки ростом с пальчик, нарядные и веселые, любовались великолепно разряженными куколками величиной с горошину.
В четвертой кладовой светило апрельское солнце. Седобородые карлики, ведя за руку своих внуков, чинно шли в храм по случаю рождения Будды[96].
А в пятой кладовой? О-Кику не терпелось заглянуть в пятую кладовую! Там стоял теплый май. В синем небе плавали, как живые, пестрые карпы[97], а крошечные мальчики, весело распевая, устилали кровли домов цветущими ирисами[98]. В парадных покоях красовались куклы-воины[99] с ноготок величиной.
В шестой кладовой солнце сияло жарче. На берегу прозрачной реки заботливые хозяюшки-карлицы усердно стирали белье. А за рекой виднелись рисовые поля. Крестьяне и крестьянки, такие маленькие, что можно было каждого посадить на ладонь, пели песни, высаживая рядами зеленые ростки риса[100].
О-Кику отперла дверь седьмой кладовой и увидела ясное звездное небо. То был вечер «Встречи двух звезд»[101]. Дети карликов привязывали к листьям бамбука тоненькие полоски разноцветной бумаги с надписью «Небесная река» и много других украшений.
Наглядевшись вдоволь, о-Кику отперла дверь восьмой кладовой. Там была ночь осеннего полнолуния[102]. Крошечные дети любовались светлой луной, а перед ними на столиках лежали пестрыми горками яблоки и груши не крупнее лесной земляники. Луна, похожая на большой круглый поднос, пристально смотрела с неба на рисовые колобки.
О-Кику заглянула в девятую кладовую. Там все было красное и золотое. Карлики, опираясь на посохи, неторопливо гуляли по горам. То подымались они по крутому склону, то спускались в глубокую долину, любуясь осенними кленами.
Пришла очередь десятой кладовой. Там стоял октябрь. Карлики, взобравшись на деревья, трясли изо всей силы ветви, и на землю градом сыпались спелые каштаны. Весело было смотреть, как дети собирают их в корзины.
О-Кику открыла одиннадцатую кладовую. Навстречу ей потянуло холодным ветром. Вся земля была покрыта мелкой россыпью первого инея. Под каждой застрехой висели сушеная хурма и редька. Крошечные крестьяне молотили рис, радуясь богатому урожаю[103].
В двенадцатой кладовой было царство снега. Куда ни взглянешь — глубокие сугробы. Дети веселятся, играют в снежки, лепят снежных человечков…
92
Имеется в виду обязательный атрибут традиционного японского Нового года — «кадомацу» (досл. «сосна у входа»). Кадомацу считалось формой приветствия новогоднего божества. Украшение делали из сосны, бамбука, рисовой соломенной веревки, нередко в кадомацу вплетались ветки папоротника, подвешивались мандарины, а в некоторых районах пучки водорослей и сушеная креветка. Каждый компонент кадомацу имел свою благопожелательную символику: сосна была символом долголетия, бамбук — стойкости, соломенная веревка считалась оберегом от несчастий, мандарин — символом долгожительства для семьи, ветви папоротника — чистоты и плодовитости, водоросли — счастья, креветка считалась символом долгожительства для представителей живущего поколения.
93
Первый день Нового года считался днем самых веселых и шумных развлечений. Одним из них была игра девочек и молодых женщин в волан, которая заключалась в подбрасывании нарядной ракеткой пестрого мячика.
94
В данной сказке наблюдается некоторое временное переосмысление новогоднего развлечения мальчиков — запуска воздушных змеев. В действительности же в календарной обрядности японцев эта игра относилась к развлечениям 1-го дня 1-го месяца. В этот день в небо поднималось множество змеев, сделанных из бумаги и бамбуковых планок. Каждый из них имел самобытный рисунок: на них изображались журавли и фантастические животные, воины в доспехах и прекрасные дамы. Нередко между воздушными змеями устраивались бои.
95
Имеется в виду праздник 3-го дня 3-го месяца, известный под названием «момо но сэкку» («праздник персиков») или «хина-мацури» («праздник кукол»), Хина-мацури считался праздником девочек. Особенностью праздника был обычай устраивать в домах, где росли дочери, выставки богато одетых кукол. На специальной подставке из трех, пяти или семи ступеней выставлялись куклы, изображающие императора и императрицу в старинных одеждах, придворных дам, музыкантов, сановников двора и, кроме того, миниатюрные предметы обихода: паланкин, подносы с лакомствами и т. д. Куклы (чаще всего их было пятнадцать) не были предназначены для игры. Они передавались из поколения в поколение как настоящее произведение искусства.
96
Речь идет о весеннем празднике дня рождения Будды, Камбуцуэ, который отмечался в 8-й день 4-го лунного месяца. Он известен также как праздник цветов, так как, согласно легенде, Будда родился в тот момент, когда его мать собиралась переломить стебель цветка. Кроме того, праздник рождения Будды приходился на период цветения сакуры. Камбуцуэ считался храмовым праздником и имел сложную систему обрядовых действий.
97
Пестрые карпы — непременный атрибут праздника «танго-но сэкку» (праздник первого дня лошади), отмечавшегося в 5-й день 5-го месяца. В европейской и отечественной литературе он известен как праздник мальчиков. В день праздника над домами, где были сыновья, на высоких шестах поднимали пестрых матерчатых карпов. Карпы вздымались на ветру, и создавалось впечатление, что они плывут. Издавна в Японии карп почитался как самая мужественная и стойкая рыба — лишь ему одному удается плыть против течения в быстрой горной речке.
98
Праздник мальчиков был также известен под названием «сёбу-но сэкку», что значит «праздник ирисов». Листья ирисов, форма которых напоминала меч, клали на крыши домов или разбрасывали у входа в дом, чтобы отогнать несчастья.
99
В день праздника мальчиков в тех домах, где были сыновья, также устраивали выставку кукол. Но в отличие от кукол праздника девочек на подставку ставили кукольных самураев в доспехах и шлемах с игрушечными луками, стрелами и мечами, военным барабаном и веером для подачи боевого сигнала.
100
Речь идет о празднике шестого лунного месяца «тауэ» («посадка риса»). Праздник проводился на залитом водой рисовом поле. Высадку рассады производили девушки, которые вместе с распорядителем праздника исполняли ритуальные песни посадки риса.
103
По всей видимости, имеется в виду праздник «аэнокото», считающийся днем благодарности богам за урожай. Это был последний в сельскохозяйственном году обряд благодарения, главная роль в нем отводилась ритуальной еде, подношениям богам, а также исполнению величальных формул. С «аэнокото» была связана и ритуальная обработка урожая года.