Основная идея «Книги перемен» – это идея нескончаемых изменений, превращений, происходящих в окружающем человека мире вещей и явлений. В этой идее «Ицзина» обнаруживаются некоторые элементы диалектического мышления.
Не менее интересна для нас, говорит далее Охара сэнсэй, этимология иероглифического знака, взятого для обозначения слова «И» («перемены», «метаморфозы»), ставшего названием памятника – «И-цзин», «Книга перемен»: в своем первоначальном виде пиктограмма «И» изображала ящерицу (точнее, хамелеона из семейства ящериц). Видимо, уже в самое отдаленное время было замечено, что хамелеоны отличаются удивительной способностью быстро менять окраску своего кожного покрова при различном внешнем раздражении, при перемене цвета окружающей среды, под влиянием изменения освещения, температуры и других условий. Именно это поразительное свойство ящерицы послужило первоначальным источником понятия об изменчивости и о превращениях. Постепенно изначальное понимание знака «И» – совершенно конкретное – уступало место отвлеченному: если сначала пиктограмма «И» осмысливалась через образ ящерицы-хамелеона, то впоследствии этот иероглифический знак «И» стал восприниматься в значении перемен, изменчивости, превращений.
И хотя графическая структура первоначальной пиктограммы «И» заметно видоизменилась за тысячелетия своего существования, связь ее с оригинальным рисунком не утрачена до сих пор. Последовательное изменение рисуночной формы знака «И» прослеживается благодаря движению графической линии, изменявшейся в зависимости от применявшегося инструмента и материала, на котором выполнялось иероглифическое письмо (резец, панцирь, кость, металл, кисть, шелк, бумага и т. д.). Так шел понятийный процесс от конкретного, простого, единичного к отвлеченному, общему, сложному.
«Ицзин» стал предметом специального изучения и породил несказанное множество исследований, анализов, комментариев, хотя от всего этого содержание «Ицзина», кажется, вовсе не стало сколько-нибудь понятнее.
– Не иллюстрирует ли оракульский промысел известную японскую народную поговорку: «Опыт старика надежнее панциря черепахи»? – вырвалось у меня неожиданно.
– Со дэс нэ, в какой-то степени взаимосвязь тут с этимологической стороны, вероятно, должна существовать, поскольку наиболее ранние оракульские письмена найдены на гадательных костях крупных животных и панцирях черепах. Обнаруженные во время археологических раскопок «иньские кости», относящиеся к периоду после правления Пань Гэна (XIV–XIII вв. до н. э.), одного из царей древнего царства Инь, свидетельствуют о разнообразных иероглифических надписях, среди которых многие имеют гадательный характер («гадательные надписи»). Они представляют собой письменные знаки, нанесенные резцом на черепашьих панцирях и костях животных. На этих костях, чаще всего лопаточных костях вола, вырезались соответствующие углубления или отверстия, затем кости с обратной стороны подогревались на огне, и по трещинам, которые в результате нагревания образовались в местах углубления или отверстий, расходясь в различные стороны, прорицатели пытались определить судьбу или сделать соответствующее предсказание.
Сделав паузу, Охара сэнсэй встает, подходит к книжной стене, берет небольшую деревянную коробку; открывает ее передо мной. И мы легко проходим через века истории.
– Взгляните на одну из таких гадательных костей, которую мне любезно прислали мои коллеги из Китая много лет тому назад. Вы видите, что конструкция и графика этих древних знаков существенно отличаются от современного их изображения. Это – результат усовершенствования письменности в течение тысячелетий. Обратите внимание на то, что вопросы и ответы наносились обычно рядом с трещинами посредством вырезывания иероглифических знаков. Сбоку от главных записей делались пометки о времени гадания. Иногда записывалось также имя прорицателя и место рождения. Считалось, что возникновение трещины являет собой ответ «таинственных сил» природы, вызываемых «избранными» натурами, оракулами, вещунами. В большинстве случаев, однако, «откровение» перед вопрошавшими могло быть либо положительным, либо отрицательным, то есть линии трещин указывали только на два возможных исхода: «к счастью» или «к несчастью».
Рассказ Охара воскресил в моем сознании расшифрованные учеными древние письмена, обнаруженные во время археологических раскопок. Надписи на гадательных костях обычно весьма лаконичны. Например:
«В день цзяцзя гадали о том, чтобы работать на поле в Сяшиюэ».
«Совместно обрабатывать поля. Будет собран урожай».
«Хороший урожай, когда небесный владыка посылает дождь. Разве же для хорошего урожая небесный владыка посылает дождь?»
«Мы спрашиваем оракула в день куайцзы:
Будет ли какой-либо дождь?
Дождь с востока?
Дождь с запада?
Дождь с севера?
Дождь с юга?»
«Воспрепятствует ли небесный владыка неурожаю и голоду?»
«Не надо идти походом на (область) Хугэ. Небесный владыка не окажет нам поддержки».
«Гадание показало, что правильно отпустить рабов, а не приносить их в жертву».
«Гадание подтвердило, что надсмотрщикам пора дать приказ рабам убирать поле».
Голос Охара на какое-то мгновение затихает. Он будто уходит в глубину своего внутреннего мира. Вскоре академик, которому, кажется, удалось найти в памяти прерванную на время нить повествования, продолжает говорить тоном размеренным и напряженным, полным уверенной эрудиции.
– Сочетание каждого десятого и двенадцатого циклических знаков обозначает года шестидесятилетнего повторяющегося цикла, по которому ведется традиционное летосчисление в Японии. Двенадцать знаков животного зодиака в сочетании с пятью первоэлементами китайской натурфилософии (металл, вода, дерево, огонь и земля) образуют повторяющийся шестидесятилетний цикл.
Этические традиции
Бесшумно раздвинулась дверь, состоящая из тщательно обработанных деревянных планок и полупрозрачной матовой бумаги, обычно применяемой в японском доме вместо стекла. Так же бесшумно в комнату входит средних лет японка в национальном кимоно с широкими, свисающими рукавами – служанка семьи академика Охара. Переходя порог, она очень изящно опускается на колени, а затем отбрасывается назад и садится на пятки своих подогнутых ног. Легким движением рук она быстро закрывает подвижные створки двери.
– Привычка открывать и закрывать дверь не стоя, как это принято у европейцев, а сидя, – глядя на появившуюся в комнате японку, поясняет Охара, – объясняется главным образом традицией низкого расположения дверей и окон. Тайна приземистой посадки в основах японской архитектуры легко постигается, если на композицию японского дома и интерьера смотреть не стоя, а сидя на полу. Иными словами, для того, чтобы понять некоторые особенности японского быта и обычаев, необходимо прежде всего сесть на пол, как это принято у японцев.
Именно с такой позиции раскрывается секрет того, что японцы столь часто опускаются на колени. Уже обращение со старинным замочным устройством на двери японского дома – «хикитэ» – требует такой позиции, поскольку оно расположено на высоте около семидесяти сантиметров от пола. И, несмотря на многообразие существующих в наш век замочных систем, в японских домах по-прежнему, как и в далекую старину, пользуются этим крайне примитивным замочным устройством в виде деревянной задвижки. Пользование внутри дома скользящими створками двери, которые также имеют низкое расположение, удобно лишь в том случае, когда вы сидите или стоите на коленях.
Многое объясняется, разумеется, ростом японцев, которые в массе своей весьма приземисты и в среднем не выше полутора метров. Любопытно, например, что около ста лет тому назад японка выше полутора метров неизбежно становилась предметом всеобщих насмешек. Теперь же средний рост японки, по статистическим сведениям, почти полтора метра, то есть на восемь сантиметров выше, чем пятьдесят лет тому назад.
Оставаясь на коленях, вошедшая в комнату японка сперва обращается к нам лицом, опускает руки на циновку перед коленями, делает глубокий и продолжительный поклон. Ее голова опускается почти до самого пола, а ладони рук упираются в пол. В зависимости от того, как далеко вперед вынесены руки и насколько глубок поклон, можно судить о степени уважения. Делая поклон, японка произносит фразу вежливости: «Гомэн кудасай!» – «Прошу извинения!»