Зигни пожала плечами.
— Но, Энн, я и не собираюсь…
— Неважно, зато другие могут захотеть этого от тебя. И даже потребовать, предлагая взамен себя, свои интересы. Впрочем, я говорю на тот случай, если ты не ставишь своей целью посвятить свою жизнь кому-то. Отдать всю себя одному человеку. Если захочешь жить именно так — тогда сделай это со всем жаром души. Со всей энергией собственной натуры.
— Но Энн, я не… — Зигни порозовела. — Я хочу в своей жизни только одного, и ты знаешь чего именно.
— Я знаю, Зиг, ты хочешь обуздать норовистого конька — японский язык. Подчинить его себе, заставить его повиноваться даже твоему взгляду. Но Восток коварен, Зигни. Этот язык сам может подчинить тебя.
Зигни приподняла одну бровь.
— Да? Ты так думаешь, Энн? Но если я сама захочу ему подчиниться и мы устремимся навстречу друг другу, то успех обеспечен? — Она улыбнулась. — А?
— Пожалуй, — согласилась Энн, подливая девочке чаю. — Еще молока?
Зигни покачала головой.
— Спасибо, нет. Понимаешь, Энн, для мамы японские острова стали последней земной твердью, на которую она ступала в своей жизни. Потом ее поглотила вода… А статьи о ней, в которых столько тепла и восторга ее поклонников, мы бы никогда не поняли, если бы не было человека, который перевел их нам. Странно, правда? — Она помолчала, потом добавила: — Энн, папа так любил ее! И мне ужасно хочется передать ему ту любовь, которая заключена в этих иероглифах. Мне кажется, что только я смогу вложить в этот перевод с японского на шведский всю душу. Я хочу, чтобы в переводах звучала истинная любовь и настоящий восторг. Они там есть, я знаю, я чувствую, потому что мама играла на арфе, как не играл никто. Из струн арфы под мамины пальцами истекала любовь. Ведь недаром арфа в древние времена была любовным музыкальным инструментом… Понимаешь, Энн, — продолжала девочка, — меня будто кто-то толкает к японскому, кто-то велит выучить его. Мне словно что-то необыкновенное обещано в жизни, но только в том случае, если я выучу японский. Какие-то силы меня толкают в мир чужого языка. И я не хочу сопротивляться. Мне кажется, я скоро узнаю то, что мне предстоит сделать.
— Тогда тебе надо поехать учиться в Японию… — начала Энн.
— О нет! — решительно воспротивилась Зигни. — Не знаю точно почему, но я не хочу ехать учиться в Японию. Может быть, я пойму это позже.
— Значит, ты веришь, что у каждого человека на свете есть свое предназначение? — задумчиво спросила Энн, пытаясь понять, как сама ответила бы на такой вопрос.
— Да. Я не сомневаюсь в этом. И ты, Энн, ведь тоже в это веришь. Иначе не смогла бы дать мне такого совета, как только что: никогда не предавай себя.
— Какая ты умная девочка, Зиг! Но постичь другой народ, даже живущий не слишком-то далеко от твоей страны, невероятно трудно. Для меня, англичанки, вы, шведы, и то совершенно другие.
— Верно, но верно для чувствительных и тонких натур.
— Мы говорим именно о них. Для примитивной натуры даже скалы повсюду одинаковы — что в Швеции, что в Англии — хотя не имеют между собой ничего общего. Так я продолжу, Зиг? Мне кажется, я начинаю улавливать разницу между англичанами и шведами. Я бы сказала, вы больше похожи на немцев, наверное потому, что вы лютеране. У вас есть традиции, которых вы сами даже не замечаете. Но они известны другим.
Энн улыбнулась, вспоминая напутствие рекомендовавшего ее Рауду профессора: «Запомни, детка, шведы любят соблюдать за ужином маленькие тонкости. Хозяин дома поднимает бокал и, обращаясь к каждому, произносит «сколь», что означает «за ваше здоровье». И учти, всякий раз, когда звучит это слово, все обмениваются взглядами, выпивают и снова смотрят в глаза друг другу. Запомни: нельзя произносить тост за хозяйку или хозяина до конца трапезы, ставить бокал на стол, пока звучит тост. Присутствующие должны посмотреть в глаза друг другу».
Энн вспомнила, как волновалась, оказавшись впервые за столом в доме Раудов. Неужели старый профессор не ошибся? Неужели его советы не просто вычитаны из книг о Швеции? Может, он принял за истину давно ушедшие реалии, оставшиеся мертвым словом в книгах?
Но все оказалось точно так, как рассказывал профессор. Энн старательно следовала его советам и поразилась — какой красоты и глубины серые глаза профессора Рауда. Такой взгляд способен пронзить женское сердце навсегда. Но она отогнала эту мысль, не за тем она приехала в этот дом. Ей следует внимательно смотреть в глаза, похожие по цвету, в глаза, которые наверняка со временем обретут такую же глубину, как отцовские. Зигни очень необычная девочка, она гораздо взрослее своих лет.